На платформу старенького львовского вокзала можно сойти как победительница, как дочка, которая соскучилась по дому, а можно осторожно, лелея то, что было между тобой и Городом. Было и есть. Если с вами случалась любовь высокая, но невозможная, то вы должны меня понять.
Во Львов я приехала через пятнадцать лет после окончания Университета. Села в трамвай и начала по мелочам узнавать Львов. Прямо напротив меня на кабинке водителя висел маленький плакатик, на фоне фотографии старинного Львова написано: если вы или ваши родственники пострадали от оккупационных режимов 1939-41, 41 – 44 годов, а также до 70-х годов 20 века включительно, просим обращаться по такому-то адресу и давать письменные показания. В маршрутке большие нашлепки: "Вчимося говорити правильно та красиво. Вместо (в колонке - неправильного) «пройдіть до заду», правильное : «прошу пройти далі до салону». Кстати, о языке: когда я решила, что еду во Львов, что-то со мной произошло. Из меня просто поперли галицизмы. Вместо обычного утреннего вопроса: «Що ви на сьогодні запланували зробити?» у меня вдруг выходило: «Що сьогодні будемо робили?» Вместо контрольного вопроса о статье, спрашивала: «Зробили сте матеріал?» Язык - явление космическое, как говорила одна львовская профессорша...
Ехала к подруге на Майоровку мимо общежития. Обычное общежитие, из окон которого во время полуфинала Кубка Европы может на радостях вылететь телевизор. Где в 90-ые годы решалось, сколько времени и когда студенты будут бастовать, где стоят батареи бутылок. Общежитие, в котором среди ночи можно услышать разложенный на три голоса российский романс (на выбор: украинскую песню или песню сечевых стрелков), который поют так, что Камбурова бы плакала. Где полупьяный студент-геолог, который подрабатывал в Оперном, устанавливая декорации, вваливается в комнату и приносит тебе шампанское, потому что там в Опере ставят Кармен, а либретто – впервые на украинском языке. По ходу трамвая, на Личаковской видела биг-борды с большим портретом Евгения Коновальца.
- Леся, я тут ехала маршруткой, которая идет до улицы Вашингтона. Почему вы решили так улицу назвать? Американский президент здесь жил и работал? – спросила я уже за утренним кофе подругу, у которой остановилась.
- «Чи діждемо ми Вашингтона з новим та праведним законом. А таки діждемо колись», - ответила мне подруга словами Тараса Шевченко.
- Ну ладно, улицы Степана Бандеры, героев УПА, это - святое. Но еще и улица Джохара Дудаева - оригиналы вы...
- Это наше уважение герою и единственному честно избранному президенту Чечни, - ответила подруга, прибавив, что я ей напоминаю секретаря Донецкого горсовета, антиукраинца Николая Левченко.
Я примолкла, размышляя о судьбе Родины. Все мое общение с моими галичанами - это вот такой пикетаж. Даже, когда у нас было полное единство политических взглядов, они могли мне напомнить, что Пушкин - эфиоп. На что я говорила, что правнучка гетмана Дорошенко Наталья Гончарова «эфиопом си не брезговала и детей ему рожала»... Но эти все споры даже на минуту не портили наших отношений. Наверно, обмен любезностями - это разновидность журналистской гармонии. Мои друзья-подруги из западноукраинских областей оставались моими ближайшими после семьи людьми. Когда мне это было нужно, они садились за стол и вместе переводили мои статьи с русского на украинский язык. Так, собственно, я язык и выучила.
Львов нетрудно полюбить. В начале 90-х каждая галицкая семья приглашала на Рождество деток из Восточной Украины. Галичане пытались и пытаются привить Востоку любовь ко всему украинскому. Почему существует проблема между Востоком и Западом Украины? Почему? Наверно, потому что есть всевозможные левченки-колесниченки, которые ее создают, подумала я.
Мы решили ехать в центр. Напротив гостиницы "Жорж" возле Шевченко одни пенсионеры пели песни сечевых стрелков, немного выше на Площади Рынок на аккордеоне совсем другой пенсионер играл «Прощайте, скалистые горы» и Риоритту. Я бросила денег этому с советскими песнями. А дальше возле каплицы Боимив стоял другой уличный музыкант в костюме с контрабасом и наигрывал какой-то этюд. Это – Львов. Мы подошли к Мазох-кафе.
- А это памятник Захер фон Мазоху, сунь ему руку в карман, - предложила мне подруга.
Я без задней мысли вложила руку в глубокий карман медного господина Леопольда и, покраснела. В тот карман скульптор положил что-то такое, о чем писать неудобно. Я поняла, почему заливались смехом девушки, которые это сделали передо мной, и с упреком посмотрела на подругу.
- Как ты могла меня не предупредить?
- Прости, - засмеялась она, - но, смотри, мы так пошутили с господином Мазохом, большим австрийцем, а австрийское посольство никаких нот и скандалов не устраивает. Если этому медному Мазоху еще и руку на грудь положить, там возле шеи начинают вертеться эротичные рисунки. Вообрази, если бы мы так пошутили с Пушкиным, что бы нам устроила Россия?
Заходить в кафе Мазоха мы не стали. Решили не соблазняться в пост всевозможными блюдами и эротичным дизайном ресторана.
Я подумала, что еще не поздоровалась ни с одним театром, и мы направились на улицу Леся Курбаса. Я вспоминала, что во время театрального фестиваля, когда была студенткой, даже не пыталась покупать билеты, потому что свои театры тебя, студентку, само собой пустят, а Виктюк с Жолдаком само собой всех желающих на свои представления проведут, потому что Виктюк всегда проводит, независимо от того, видит ли он тебя впервые или во второй раз.
Львов, если вы его полюбите, подарит вам все: настоящую дружбу, настоящие науки, настоящее искусство и даже любовь… Настоящую ли – не знаю… Но не такую, чтобы на всю жизнь. Галицкие мужчины - они особенные. Представьте себе микс опришка Марусяка из «Каменной души» и мистера Дарси из фильма «Гордость и Предубеждение». В них не нужно вглядываться, чтобы оценить и влюбиться. Харизма и проницательность – убийственные вещи для девочек из провинции. Моим личным предохранителем стал инстинкт самосохранения. Я своевременно поняла: если вы не являетесь галичанкой, а к тому же имеете российскую или еврейскую кровь, не пытайтесь найти себе во Львове пару на всю жизнь. В них, в галичанах, хотите или нет, живет антироссийский и антиеврейский ген. Эти гены не мешают им по настоящему дружить и сотрудничать, но жениться... «Не обижайся, это история выживания нации», - объяснил мне один мой добрый друг. Интересно, что когда я поделилась этим наблюдением с женой известного львовского священника, с семьей которого я дружила (эта женщина паталогически не способна врать), то она досадливо вздохнула и сказала: «Так и есть, ты права, «коханнєчко». Ни один бандеровец меня не оскорбил, потому что в своих чувствах я далеко не заходила, считая, что это слишком экстремальное испытание для женской биографии.
Любовь с галичанином может быть яркой и короткой, как комета, а может длиться много-много лет. Наслаждайтесь им, но никогда не просыпайтесь вместе с ним. (Точнее, даже не засыпайте с ним вместе). Даже, если он скажет сто комплиментов, каждый из которых будет выглядеть правдой, и проявит незаурядную осведомленность о твоих жизненных перемещениях и знакомство с твоими статьями – не верьте. И даже, когда он, вздохнув, скажет, что готов ждать тебя двадцать лет, но тогда его любовь станет уже совсем чистой – тоже не верьте. Потому что ребята - галичане никогда не оценят, что в тебе живет золотой и серебряный возраст российской литературы. Он в конечном счете, выберет какую-то Галю, дед которой сидел с его дедом в одной «криївці”. И даже, если вам удастся завлечь объект своих чувств в собор Святого Юрия, к алтарю, не думайте, что это победа. Семью вашего благоверного всегда будет раздражать, что у тебя не слишком твердые шипящие, независимо от того, насколько хорошо ты печешь сырники и делаешь голубцы.
- Ты сама писала, что Львов - это инъекция свободы, выпей еще один бокал, это также сильная инъекция свободы, - убеждал меня мой старый друг - галичанин.
Я отказалась.
- Таки едешь? – провожая меня, переспросил он, - если будешь писать о поездке, заметь, что протестные настроения галичан растут. И достаточно одной искры, чтобы разгорелось.
- Новый Майдан? – подсказала я.
- Да.
Уже обнимая его на прощание - ничего личного - символическое расставание, опять обратила внимание на биг-борд с портретом Евгения Коновалца, который стоял прямо за его спиной. Славный зодчий украинской армии смотрел с пониманием, но мой отъезд, кажется, одобрял. Все - попрощались и домой. Возьмите на гостинцы пирожные из "Вероники", можете купить себе брошку на блошином рынке напротив театра Заньковецкой. Там всегда что-то такое бывает. Любимый город не всегда становится родным. А родное почти всегда становится любимым. Пусть вся ваша российскость или еврейскость будет не специфической особенностью, а несомненной добродетелью для какого-то парня из Кривого Рога (именно оттуда был родом мой покойный муж).
А чувство к галичанину пусть останется чем-то высоким и невозможным. Таким же, как чувство ко Львову. Потому что я в себе уверена, Львов - это настоящая любовь, просто людям и городам порой не суждено быть вместе...
Марина Лаптева
