Об этом пишет Натали Нугайред в своей статье, которая называется «Травмы от событий во Франции и Украине могут привести к пробуждению европейцев», опубликованной в британской газете The Guardian.
Это огромная травма для французов, проникающая глубоко в души людей. Все будут продолжать следить за тем, как Франция справляется с последствиями вооруженного нападения, во время которого трое молодых французских граждан, которым внушили определенные идеи, убили 17 человек в столице, среди которых были журналисты, карикатуристы, полицейские и евреи. Но это также травма и кризис для всей Европы.
И если оглянуться немного назад, можно увидеть, что эти события произошли вслед за еще одним, абсолютно другим, но также имеющим историческое значение европейским кризисом. Это возвращение войны на европейский континент, на украинскую землю в прошлом году.
Между этими двумя кризисами есть резкий контраст, но в некотором отношении их связывают похожие вопросы о способности Европы противостоять агрессии и об ощущении идентичности у европейцев. Оба кризиса поднимают вопрос о пробуждении европейцев, о новом чувстве принадлежности, о демосе – слово, которое древние греки использовали для обозначения народа как политического субъекта.
Я подумала об этом после того как посмотрела выступления многих европейских лидеров, которые собрались в Париже 11 января на марш. Франсуа Олланд, Ангела Меркель, Дэвид Кэмерон, Маттео Ренци, Мариано Рахой, Дональд Туск, Жан-Клод Юнкер, Федерика Могерини и другие шли рука об руку. Это была уникальная демонстрация единства и сопротивления террору. Миллионы людей шагали вместе по всей Франции. И еще несколько миллионов человек по всей Европе выразили свою солидарность, чтобы защитить такие ценности, как свобода слова, толерантность и демократия, которые до недавнего времени были чем-то само собой разумеющимся.
Ничего подобного не произошло после других крупных терактов в Европе. Ни после взрывов поездов в Мадриде в 2004 г. (погиб 191 человек), ни после атак террористов-смертников в Лондоне в 2005 г. (52 погибших). Я точно не знаю, почему так произошло. Возможно, дело было в контексте. Более 10 лет назад испанцы проводили демонстрации не просто против террористов, но в контексте избирательной кампании. Многие из них были разгневаны ложью правительства Аснара, который изначально утверждал, что взрывы были делом рук баскской сепаратистской группировки ЭТА, а не Аль-Каиды.
Слоган «Je suis Charlie» растрогал многих, даже тех, кого беспокоили некоторые карикатуры, так как жертвы были убиты за свободу слова, которой они пользовались; и потому, что расстрел граждан в европейской столице за то, что они были евреями, вызвал воспоминания о худших временах европейской истории.
Есть и более широкое, европейское измерение того, что произошло в Париже и в Восточной Европе в течение последнего года. Парижская трагедия и украинский кризис, конечно же, никак не связаны: теракт внутри страны во имя тоталитарной идеологии джихадистов и внешняя военная агрессия против суверенного государства на фоне крайнего национализма в России.
Но есть один общий элемент. Это то, что сама суть Европы – слово, которое в последнее время все чаще ассоциировлось с экономическими трудностями и политическими спорами – подверглась нападению. В этом есть нечто экзистенциальное.
С одной стороны, мишенью стали основные свободы, верховенство права и толерантность. С другой стороны, был нарушен порядок, который установился на континенте по окончанию холодной войны, право независимого государства самостоятельно делать свой геополитический выбор, а также идея о том, что границы не могут менять при помощи силы. Демократические ценности и правила, атрибуты, на которых выстроена европейская идентичность, лежат в основе этих событий.
Европейский проект всегда предназначался для объединения людей, а не только государств – как говорил Жан Монне, один из отцов-основателей ЕС. Возникший из пепла мировой войны, этот проект был направлен не только на экономику и свободную торговлю, но также на укрепление демократии и верховенства права, и на обеспечение мира. В последние годы часть граждан Евросоюза начали уставать от обсуждения этих вопросов. Популисты успешно воспользовались такими настроениями.
Все грандиозное, что было в европейском проекте, куда-то испарилось, или, по крайней мере, было абсолютно не связано с ежедневными заботами людей, как им казалось. Приверженность миру и свободе исчезла из общественного сознания, и на замену ей пришли жаркие дебаты по поводу дефицита бюджета, денежно-кредитной политики, иммиграционной статистики, выхода Греции из еврозоны, выхода Великобритании из ЕС, споры о том, кто должен занять ту или иную должность в Еврокомиссии и подобные вопросы.
Европа оказалась слабой и измученной после финансового кризиса 2008 г. Ее иногда называли «больным человеком» западного мира (в который я включаю США, Австралию и Японию). Из-за подъема других держав казалось, что континент уже не имел такого большого значения в меняющемся мире.
Европейцы начали сомневаться в себе и замкнулись, боясь глобализации и пытаясь найти убежище в пределах своих границ. Многие начали поддерживать политиков с ксенофобскими лозунгами, либо тех, кто утверждал, что ЕС является источником всех бед –надгосударственная, обременительная институция. Из иммигрантов сделали козлов отпущения.
Станет ли лозунг «Je suis Charlie» антидотом против этнической и религиозной напряженности? Поймут ли обычные европейцы – и не только в Восточной и Центральной Европе – что трудное положение Украины требует общей решимости и твердой политики? Многое будет зависеть от того, как политические лидеры действуют прямо сейчас. После того, как они продемонстрировали силу в воскресенье, настало время произнести очень важную и искреннюю речь о значении Европы. В конце концов, то, как люди реагируют на события, зависит также от того, пытаются ли лидеры по-настоящему лидировать, либо отчаянно пытаются заполучить голоса. Страх не может быть ответом.
Очевидным является то, что решение этих европейских кризисов не может быть найдено отдельными государствами, усилия должны быть коллективными. Это касается и того, как отвечать на поведение России, и того, как справиться с сетями жестоких салафитских группировок, которые существуют за пределами Франции. Сотрудничество внутри Евросоюза необходимо усилить, обращая особое внимание на его ценности.
Если эта трагедия и может привести к чему-то положительному, так это к тому, что будет усиливаться ощущение важности европейской общественной сферы, о чем писал проевропейской философ Юрген Хабермас. Сейчас об этом только начинают говорить, и то потому, что эти события потрясли очень многих. Но благодаря этому начало формироваться новое европейское сознание. И это очень необходимо.
