Об этом пишет Эмили Симпсон В своей аналитической статье под названием «Не вторжения России в Украину нам следует опасаться. Это игра, которую ведет Путин, и мы ее проигрываем» в американском журнале Foreign Policy.
Но стратегия в конфликтных ситуациях не может заключаться только в определении четких целей обеих сторон, потому что каждая из них реагирует на действия противника, и таким образом намерения и цели постоянно меняются.
Вместо этого умному стратегу следует – в частности, в конфликтах, основанных больше на общении, чем на боевых действиях – сосредоточиться на установлении рамок. Прагматичное отношение к целям, а не разработка генерального плана, доводит до максимума способность использовать возможности. Четкие рамки придают смысл истории, и, заставив своего оппонента принять ваши рамки, вы сможете сами выбирать то или иное значение событий. В данный момент Россия выигрывает эту битву.
Путин способствовал тому, чтобы Запад воспринимал его действия через призму традиционной войны, и западные эксперты именно так и делают каждый раз, когда концентрируются на вопросе «будет вторжение или нет», когда случается очередное событие, обостряющее конфликт. Помогают им играть в эту придуманную Россией игру географические карты, на которых красными стрелками указаны возможные маршруты продвижения российских войск вдоль определенных рек и дорог, а также места, куда они могут десантироваться с воздуха. Они сопровождаются таблицами, в которых сравниваются украинская и российская пехота, танки, самолеты и другие военные средства.
То, что Запад слишком сильно опирается на рамки Путина, вредит его интересам и заставляет каждый раз отвечать с опозданием: Москва может достигнуть своих целей без классического вторжения, угроза которого, тем не менее, очень удачно отвлекает ее оппонентов.
Сосредоточить внимание на предотвращении классической войны означает пытаться разрешить то, что уже стало свершившимся фактом. Такое уже было однажды: во время крымской фазы, когда Запад направил все свои усилия на предотвращение классического вторжения, которое так и не произошло. Как заявил Президент Барак Обама 28 февраля, перед аннексией Крыма: «Соединенные Штаты вместе с международным сообществом настаивают на том, что любое военное вторжение в Украину повлечет за собой серьезные последствия».
Хотя возможность классического вторжения в Украину все же остается, Запад должен отказаться от рамок войны и понять, что сейчас это конфликт в стадии принудительного общения – вооруженной дипломатии – в котором каждое действие несет в себе политическое послание, а не направлено на то, чтобы победить врага. Санкции относятся к таким действиям, их ужесточение могло бы сделать действия Запада более эффективными. Тем не менее, когда обе стороны применяют вооруженную дипломатию, не может быть четкого разграничения между войной и миром, что порождает новый отчетливый стратегический риск. У Запада должна быть четкая позиция в отношении такого компромисса.
С другой стороны, способствуя тому, чтобы Запад смотрел на ситуацию через призму войны, Путин смог довериться своим инстинктам и часто создавать двусмысленные ситуации.
Действия России в Украине, по большому счету, не вписываются в четкие понятийные или правовые категории: это не мир, но это и не война.
Очевидно, что российские агенты присутствуют на востоке Украины, но они выдают себя за мирных жителей, из-за чего очень трудно назвать любое проявление насилия со стороны так называемых «пророссийских активистов» военными действиями. Точно так же невозможно четко охарактеризовать и присутствие огромных российских военных формирований на границах с Украиной, которые якобы проводили учения во время крымской фазы кризиса, затем отошли, а теперь вновь вернулись в те места, откуда они очевидно могли бы начать вторжение в Украину.
Недавний захват в плен военных наблюдателей Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) воплощает двусмысленность стратегии Путина: сепаратисты показали наблюдателей на пресс-конференции в Славянске, назвав их «военнопленными». Учитывая, что ополченцы не имеют законных полномочий удерживать военнопленных, этот случай был мощным заявлением о принадлежности региона к России без озвучивания четких намерений военного нападения.
Одних военных рамок недостаточно, чтобы объяснить ловкость действий Путина. Российский лидер неявно угрожал перейти к фазе открытых военных действий на востоке Украины, объявив, что Совет Федерации «дал право президенту применять военную силу в Украине». Путин сказал: «Я действительно надеюсь, что мне не понадобится осуществлять это право». В то же время это было посланием с уточнением: Пока не будет принято решение о федерализации, Россия будет создавать преграды для ныне дружественного с НАТО государства, продолжая дестабилизировать восточную Украину. Кроме того, Путин использует эскалацию кризиса в качестве разменной монеты, благодаря которой он может предотвратить введение гораздо более жестких санкций Запада. Это особенно важно сейчас, когда в преддверии президентских выборов, которые должны состояться 25 мая, напряженность неизбежно растет.
Киевские власти также были вынуждены подыгрывать России и принимать ее двусмысленную политику, называя свои действия на востоке «антитеррористической операцией», что предполагает осуществление внутренней уголовной юрисдикции, а не принятие мер против сил суверенного государства. Это вполне устраивает Россию, поскольку она может критиковать Киев за ущемление прав этнических русских, одновременно продвигая идею о том, что это действия репрессивного режима внутри своей страны.
Если у Путина есть возможность создать федеративную буферную зону на востоке Украины и, в идеале, отстрочить введение санкций, согласившись не начинать настоящую войну, зачем ему рисковать и вторгаться на территорию Украины классическим способом? Фактическое вторжение, даже если его несложно осуществить в военном плане, очень вероятно усилит экономическое давление на Россию, а НАТО окажется непосредственно возле новых расширенных российских границ (предположим, что НАТО вмешается, чтобы поддержать то, что останется от Украины), то Москве в таком случае придется выставить свои войска. Если российских военных все-таки будут использовать, то, гораздо вероятнее, в качестве миротворческих сил, в результате чего граница между миром и войной станет еще более размытой, а Москва снова будет отрицать свои четкие военные цели.
Поскольку Запад, кажется, не готов ответить на вооруженную политику Москвы традиционными военными действиями, он применяет концепцию принудительного общения в виде санкций. Женевский договор должен был заставить «пророссийских активистов» убраться из Восточной Украины, но стал неудавшейся дипломатической попыткой урегулировать конфликт. И даже сейчас, когда Запад вводит санкции, он не отступает от тех рамок, которые установила Россия.
Сосредоточенность Запада на отводе российских войск от украинских границ дала России возможность получить рычаги давления благодаря своим неявным угрозам начать войну. Как сказал Госсекретарь США Джон Керри в Женеве: «[россияне] дали четко понять, что через какое-то время в случае деэскалации, а она произойдет, если будут соблюдаться права людей, о которых они заботятся, по мере проведения процесса конституционных реформ и начала работы будущего украинского правительства, российская сторона будет готова отвести большее число военных».
Но есть одна загвоздка в этой постепенной эволюции ответных мер Запада на украинский кризис: вооруженная дипломатия может быть намного эффективней в этом контексте, но стратегические последствия будут совершенно другими.
2 марта, Керри отметил, что Россия использует «модель поведения XIX века в XXI веке». При том, что он, возможно, всего лишь хотел сделать замечание о недопустимости действий России, он случайно задел более сложный исторический вопрос. Действия Москвы в Крыму не были явным примером военного вторжения, это пример применения вооруженной дипломатии, которая останавливается за шаг до войны и классических военных действий.
Но Керри все же был прав – XIX век был временем расцвета дипломатии канонерок, которая как раз и была видом принудительного общения, серой зоной между войной и миром. Тем не менее, экономические санкции, которыми Соединенные Штаты ответили на действия России, на самом деле также являются частью той же традиции принудительных политических ответных мер. Иными словами, этот кризис затягивает обе стороны в прошлое, по крайней мере, так далеко, как эти методы позволяют. Насильственные и ненасильственные принудительные действия, как тогда, так и сейчас, четко не отделены от повседневной международной политики. В этом, конечно, есть своя угроза: когда принудительные ответные меры используются за рамками официально обозначенных вооруженных конфликтов, могут возникать опасные полу-конфликты, которые подрывают международную стабильность.
Стоит обеим сторонам начать применять вооруженную политику друг против друга, как границы – географические, хронологические, и юридические – между врагом и не-врагом, и между войной и миром, становятся размытыми. Насилие и угроза насилия сливаются с повседневной международной политикой, как это было во времена холодной войны.
Риск здесь очевиден. Чтобы быть более эффективным в своих мерах, Запад должен начать более эффективно применять концепцию «вооруженной дипломатии», возможно через ужесточение санкций, учитывая нежелание Запада применять военную силу. Однако парадокс заключается в том, что такой подход, в конечном итоге, будет способствовать размыванию границ между войной и миром, что Путин сейчас и использует. Так как это не способствует международной стабильности, Запад должен быть уверен, что борьба с российской агрессией стоит того риска, который она повлечет за собой.
Ограничение риска действий сводится к сфере санкций. Поскольку вооруженная дипломатия и убедительные результаты, как правило, не сочетаются, Запад не сможет с помощью санкций полностью восстановить статус-кво, если только Запад всерьез не хочет войны с Россией – каждая из сторон в конечном итоге должна дать возможность другой стороне выйти из этой ситуации, сохранив свое лицо.
Ирония в том, что из-за неспособности Запада реагировать эффективно в начале кризиса, несмотря на свое превосходство в ресурсах, вследствие своей сосредоточенности на предотвращения войны, лучшим решением для обеих сторон теперь, возможно, будет федерализация. Это та цена, которую Западу, возможно, придется заплатить за то, что ему с самого начала не удалось выбрать правильную стратегию.
