После заявления российского премьер-министра Владимира Путина об недопустимости “украинизации” среди моих знакомых большую популярность приобрела статья князя Николая Трубецкого «К Украинской проблеме», опубликованная в 5-й книге «Евразийского современника», в Париже в 1927 году.

К слову: Николай Трубецкой (1890–1938), князь, выдающийся русский ученый-языковед (de facto основатель фонологии – области языкознания) и мыслитель, утверждает, что с ХVIII века вся московская культура – по сути украинская культура.

В своей статье Николай Трубецкой пишет, что с середины ХV века существовали две разные культуры: ее Московская редакция – более отсталая и Западнорусская (Киевская) – более развитая. И что московским правителям предлагалось сделать серьезный, но обидный для национального самолюбия выбор. Принять московскую культуру – обидеть украинцев, принять украинскую – обидеть московитов.

Видео дня

«Украинцы, – писал Трубецкой, – считали московскую редакцию русской культуры испорченной благодаря безграмотности москвичей, попрекали москвичей отсутствием школ и кичились перед ними постановкой школьного дела. Москвичи же считали украинскую (западнорусскую) редакцию русской культуры испорченной благодаря еретическому латинско-польскому влиянию. Благоразумные люди понимали, что в этом споре каждая из сторон была одновременно и права и неправа, что великороссам надо было заводить школы, а украинцам – избавиться от многих черт».

Первые шаги по украинизации, по версии князя Трубецкого, были сделаны до Петра, это – «исправление» богослужебных книг (т.е. замена московской редакции этих книг редакцией украинской) и вся реформа Никона. В этой области была проведена полная унификация, при чем великорусское было заменено украинским». А Петр Первый эту задачу завершил.

Цитируем: «Царь Петр поставил себе целью европеизировать русскую культуру. Ясно, что для выполнения этой задачи могла быть пригодна только западнорусская, украинская редакция русской культуры, уже впитавшая в себя некоторые элементы европейской культуры (в польской редакции этой последней) и проявлявшая тенденцию к дальнейшей эволюции в том же направлении. Наоборот, великорусская редакция русской культуры, благодаря своему подчеркнутому европофобству и тенденции к самодовлению, была не только непригодна для целей Петра, но даже прямо мешала осуществлению этих целей. Поэтому, Петр эту великорусскую редакцию русской культуры постарался совсем искоренить и изничтожить, и единственной редакцией русской культуры, служащей отправной точкой для дальнейшего развития, сделал украинскую редакцию. Таким образом, старая великорусская, московская культура при Петре умерла; та культура, которая со времен Петра живет и развивается в России, является органическим и непосредственным продолжением не московской, а киевской, украинской культуры».

Николай Трубецкой иллюстрирует свой тезис следующими примерами.

«Церковнославянским языком, который послужил основанием для «славяно-российского» литературного языка петровской и послепетровской эпохи, является именно церковнославянский язык киевской редакции.

Со времен Петра русская поэзия старого великорусского типа окончательно ушла «в народ»: для высших (в культурном смысле) слоев общества отныне стала существовать только поэтическая традиция, ведущая свое начало от западнорусских силлабических вирш на церковнославянском языке. Русская повествовательная прозаическая литература послепетровского периода примыкает именно к этой западнорусской традиции переводных повестей: туземная московская традиция погибла, так и не успев вполне развиться.

Москва познакомилась с этой украинской проповеднической традицией задолго до Петра. При Петре же знаменитые ораторы-украинцы Феофан Прокопович и Стефан Яворский окончательно закрепили эту традицию. Вся русская риторика послепетровского периода – как церковная, так и светская, – восходит именно к этой украинской традиции, а не к традиции московской, которая так и погибла окончательно, не оставив о себе других свидетельств, кроме указаний, извлекаемых из произведений расколоучителей, вроде Аввакума.

Русская драматическая литература послепетровского периода генетически связана именно с украинской школьной драмой. Таким образом, мы видим, что во всех своих отраслях послепетровская русская литература является прямым продолжением западнорусской, украинской литературной традиции.

Ту же картину мы наблюдаем и в других видах искусства – в области музыки, как вокальной (преимущественно церковной), так и инструментальной, в области живописи (где великорусская традиция продолжала жить только у старообрядцев, а вся послепетровская русская иконопись и портретопись восходит к традиции западнорусской) и в области церковной архитектуры (т. е. того единственного вида архитектуры, в котором за «русским стилем» признавались известные права). Но это все примыкание к западнорусским традициям и отвержение московских традиций наблюдается не только в искусствах, но и во всех прочих сторонах духовной культуры послепетровской России».

Правда, с выводами Николай Сергеевич подгулял. Говоря, что русская культура произошла от украинской, он в дальнейшем фактически отказывает украинской культуре в праве на самостоятельное развитие. Сначала он предполагает, что национальные украинские настроения возрастают как реакция на большевизм, что украинский национализм – это лишь проявление неприятия советского строя. Затем, рассуждая о перспективах новой общерусской культуры на территории Украины, дает понять, что существующая параллельно чисто малороссийская культура имеет будущее только как часть русской культуры, то есть она должна быть вставлена в здание общерусской культуры и предостерегает против краевого сепаратизма.

Простим Николаю Сергеевичу, написанные 75 лет назад предостережения от «краевого сепаратизма», с тех пор на этой территории произошли самые невероятные вещи. А дважды распад империи дал украинской культуре шанс, который она использовала стопроцентно. Но украинская культура с обоих ее этажей (под верхним ее этажом Трубецкой понимает ту часть культуры, которая обращенная «к высшей духовной умственной жизни», а «нижний этаж» привязывает к народным корням) во всех ее проявлениях продолжает питать российскую культуру. И надо отметить, что есть сферы, в которых этот процесс глубоко взаимный. Но историческая правота историка проявляется в том, что и сегодня, через 75 лет после написания статьи, украинское неприятие российскости очень часто проявляется как реакция на большевизм – уже новый, «реставрированный» нынешними российскими властями большевизм и отсутствие демократии.

Маша Мищенко