Украинское прошлое парадоксальным образом столь же желанный ресурс, как наши земли, моря, ГТС, заводы, в котором можно получить «золотую акцию», и потом делать с этим ресурсом все что захочется: перепрофилировать, нанять чужеземных менеджеров, сократить, закрыть...
Когда я был молод и не женат, то по окончании университетского факультета журналистики работал в одной из республиканских газет.
Только начался 1981 год, очередной в бесконечной, как тогда казалось, череде застойных лет.
Вызывает меня замглавного редактора с предложением поехать в командировку и подготовить несколько материалов в рубрику: «Навстречу съезду Компартии Украины!» Была тогда такая газетная практика - обязательно к подобным событиям публиковать агитпропагандистские материалы о трудовых подарках советских людей «родной партии», без которой, понятно, солнце не всходило и не садилось.
За очередными «подарками» мне выпало ехать на Львовщину, и через несколько дней я уже был на предприятиях Львова. Местные парткомовские деятели подсовывали мне проверенные рабочие кадры, которые говорили заученные фразы, уже не раз писанные-переписанные до меня не одним журналистом на всем огромном пространстве Советского Союза.
Соответственно, самым интересным моментом в этом действе стало мое знакомство с Таней, молодой рыжеволосой женщиной, которая занимала какую-то должность в городских структурах и по обязанности сопровождала меня в этих похождениях. Она, как положено хорошему гиду, вела себя дружелюбно, была говорлива, заранее знала, что нужно рассказать столичному корреспонденту, а что - нет.
Я быстро почувствовал симпатию к ней, за ее деловитостью чувствовалась какая-то другая, женская энергетика, скрытые жизненные импульсы.
Мне еще нужно было выехать в район, и я осмелился сказать ей, что по возвращении оттуда хочу вместе провести выходные, ближе познакомиться со Львовом, поскольку здесь в первый раз.
Она согласилась, и эти ее слова: «Ладно, так буду ждать вас в субботу» согревали меня, когда я на электричке ехал в Мостиска, пограничный райцентр на Львовщине.
Там меня ждала настоящая журналистская удача. Местные коллеги рассказали, что в одном из сел объявился мужчина, которого считали пропавшим без вести во время Великой Отечественной войны. Он скрывался в доме у своих родителей почти 40 лет и вот теперь вылез из своего убежища на люди.
Мы отправились в село и вскоре уже приближались к усадьбе, которая вмиг стала известна на всю округу. Внешне она ничем не отличалась от других, дом был типичным для этих мест, на полтора этажа с обязательным мезонином под жестью.
На пороге нас встретил худощавый, седой мужчина, тот самый, по имени Петр, кажется. Обращала на себя внимание какая-то болезненная его бледность, бесцветность даже, уже немного погодя я присмотрелся к его ладоням - тонкие и белые, они совсем не были похожими на руки крестьянина, привыкшего к ежедневному тяжелому труду.
В доме пахло запустением. Хотя как будто все здесь было на своих местах, но привычного человеческого тепла не чувствовалось.
Понемногу мы разговорились. Петр рассказал, что с наступлением советских войск летом 1944 года в Мостисках заработал полевой военкомат и всех мужчин призывного возраста, которые попадали в поле его зрения, мобилизовывали на фронт. Ему уже исполнилось 19, воевать не хотелось, тем более что старший брат уже был на фронте (только после войны стало известно, что он погиб в боях). Поэтому поговорил с отцом, матерью - и исчез для всех других почти на 40 лет.
- Жил я на чердаке, здесь над нами, - показывая на беленый потолок, рассказывал человек. - Приходилось скрываться и в погребе, вот видите, крышка есть. Я прокопал погреб дальше на улицу, и у меня был такой запасной лаз.
Словно гордясь своим трудом, он предложил нам залезть вниз, посмотреть его второй дом, но почему-то не захотелось.
Петру повезло, что в этой местности грунтовые воды не подходили слишком близко, поэтому погреб оставался сухим и доныне. А еще повезло, что его особенно никто и не искал, несколько проверок усадьбы были, очевидно, вызванные другими обстоятельствами и прошли мимо него. Как и вся жизнь вокруг.
Меня, конечно, интересовало, как же можно было столько лет просидеть в этом добровольном заключении, чем же он занимался, неужели ничего его не тревожило.
- Да, слава Иисусу, - отвечал он, - никто из чужих меня не видел, я даже ночью мог работать на огороде, а днем, конечно, сидел на чердаке. Если кто-то чужой заходил на двор, родители давали знать, кашляли как-то подчеркнуто, и я лежал тихо.
Петр рассказал, что любил слушать радио. В 60-е родители купили радиоприемник с коротковолновым диапазоном, где можно было «ловить» зарубежные радиостанции, и он наловчился так странствовать по миру. Его не обошла футбольная страсть, и он оживился, рассказывая, как слушал репортаж об игре «Динамо» с «Селтиком», 67-й год.
За окнами быстро угасал короткий зимний день 1981-го.
В нашем разговоре возникали паузы. Хозяин был тих и неразговорчив, действительно незаметен. Я обратил внимание на ходики, висевшие на стене. Они показывали почему-то на час меньше, чем мои часы.
- А то дзигар у нас идет по-польскому, не по-московскому, - ответил он на мой вопрос.
- Что дальше собираетесь делать? - спросил его в конце.
Петр рассмешил всех:
- А еще, может. женюсь, еще же не старый и не больной.
...Петру все же пришлось выйти к людям. Сначала умер отец, а через два года и мать. Стало некому заботиться, кому даже принести курево, и он, собрав какую-то одежду, немного еды, пришел в сельсовет сдаваться.
Больше всего хлопот имели с ним, как я теперь понимаю, местные кагебисты, которым предстояло отчитаться наверх, как же они проглядели у себя под носом, в пограничной зоне, такого нелегала. Но сам Петр отделался, в сущности, условно. Никаких преступлений за ним не нашли, а уклонение от мобилизации, по давности лет, насколько мне тогда было известно, ему амнистировали.
...Коллеги пригласили меня поужинать. Лучшим местом для этого считался вокзальный ресторан станции Мостиска Вторая. Мы заедали невкусную водку вкусными жареными колбасками, я все допытывался у местных, ну почему же этому Петру да было не пойти в ряды героической армии, драться с фашистами. Коллеги посматривали на меня будто с иронией, ничего не объясняя, подливали рюмку.
К нам подсел из-за соседнего столика какой-то мужчина, прилично одетый, в галстуке. Он был здесь чьим-то кумом, вел себя раскованно и вдруг начал пристально рассматривать меня.
- Вы мне простите, но я никогда не видел череп такой формы, у вас очень интересный, выразительный череп, - наконец сказал он.
Такой комплимент немногим понравится, даже если его выражает чей-то там кум. Я не хотел быть «бедным Йориком», поэтому не сдержался и начал на повышенных тонах выяснять, которое ему дело до моего черепа, тем более что у меня, говорю, вообще пока еще голова, а не череп.
- Это несущественно, - невозмутимо ответил он. - Голова очень быстро становится черепом, поверьте мне, ведь я работаю хирургом.
Наш спор уняли, все-таки я был гостем из Киева, которого надо было накормить и уложить спать, что и было сделано в привокзальной же гостинице.
...Та была пуста и холодна. Здесь заканчивался великий СССР, в пограничной зоне посторонним ничего было шляться. К счастью, в номере работал душ и была теплая вода, под которой я грелся с полчаса. Грелся бы еще, но дежурная по гостинице стала стучать в двери: вы нам все стояки позаливаете, у нас трубы текут, выходите уже.
...В субботу я вернулся во Львов. Позвонил по телефону Тане, и мы целый день провели, гуляя по городу.
Я рассказал ей о своих впечатлениях, вынесенных из Мостисок.
- Ну что ты хочешь, это же бандеровский край, - смеясь, ответила она.
Мои тогдашние знания о том, «кто такие бандеровцы и чего они хотят», конечно, формировались университетским курсом истории КПСС, памфлетами Вишни, Галана и перчанскими карикатурами.
Другой курс о бандеровцах мне прочитала Таня. Именно от нее я узнал об УПА и крыивках, о том, что вооруженная борьба против Советов длилась здесь годами и после войны, что в некоторых селах над сельсоветами и теперь могут вывесить желто-голубой флаг вместо красного. Она рассказывала и о том, что именно принес «золотой сентябрь» 39-го на эти земли.
Я помню ее слова: «Понимаешь, они очень особенные люди. Бандеровцев можно называть бандитами, но они всех чужаков - и москалей, и немцев - считали оккупантами, захватчиками. Поэтому так долго и жестко воевали против советской власти, да и сейчас относятся к ней как к мачехе, терпят. Вслух ничего такого не скажут, но мы все знаем, что они думают о тех временах...»
Все это она рассказывала мне длинной зимней ночью в гостиничном номере. И в другие ночи и дни тоже, ведь я тогда пообещал ей приехать опять во Львов при первой возможности, и еще не раз встречался с Таней. Она жила с матерью в коммунальной квартире, была разведена. Я не питал иллюзий о ее образе жизни в мое отсутствие, но не выражал никаких претензий, потому что не имел и конкретных предложений. Мне было интересно с ней, она оказалась начитанным человеком, знала живопись, литературу, но не кичилась этим, а обращалась со мной как старший и добрый друг. Большего мне тогда не нужно было.
...После Чернобыльской аварии она позвонила мне, сказала, что может достать путевку в Трускавец. Мы встречались и там. А затем Таня сказала, что будет выезжать на ПМЖ в Израиль, уже подала документы.
С тех пор мы не виделись, и я даже не знаю, где, в какой стране она оказалась.
Сейчас я иногда вспоминаю ее, как вспоминают саму юность. А еще думаю, как же так вышло, что никто, кроме ее, еврейки по происхождению, не рассказывал мне о бандеровцах, почему в украинской истории так много закрытых страниц или страниц, написанных чужими руками.
***
Да, у безгосударственного народа не может быть своей истории, он будет всегда изучать ее с чужого голоса. Но мы и сейчас, в своей независимой Украине, спорим, какой должна быть история нашего государства, кто в ней герои, кто жертвы и палачи, впускаем в свое информационное пространство, а значит, в свои души чужих знатоков и толкователей. Украинское прошлое парадоксальным образом такой же желанный ресурс (как наши земли, моря, ГТС, заводы), в котором можно получить «золотую акцию» и потом делать с этим ресурсом все, что заблагорассудится: перепрофилировать, нанять чужеземных менеджеров, сократить, закрыть.
...А статью о поездке в Мостиска я так и не написал тогда. Замредактора выслушал мой отчет о командировке, подписал в печать ура-патриотические корреспонденции, а о том случае сказал: «Ну, ты же видишь, страна сейчас на предсъездовской вахте, а мы что, будем ворошить старый хлам? Что было, то прошло, нам нужно только вперед, как парусный флот!»
О Мостисках написал потом Кузьма с «Братьями Гадюкиными», но это были уже другие времена, в которых уже не я, а кто-то другой был молодым и неженатым. Помните: “Приїдь до мене у Мостисько, кучеряве дівчисько...”
Олег Савицкий
