Евгений Каплин: Трехлетняя девочка впервые увидела луну только после того, как семья переехала из "серой зоны"

Руководитель гуманитарной миссии "Пролиска" Евгений Каплин рассказал УНИАН о том, чем живет "серая зона", как под обстрелами люди рожают детей дома и хоронят близких в воронках от снарядов, а также почему не пытаются уехать в безопасные населенные пункты.

Как много людей живет в прифронтовой полосе? Много ли там семей с детьми?

Что считать прифронтовой полосой? Наша организация работает в зоне – 20 км от линии разграничения. Потенциально, там в любое село может прилететь снаряд. И живет там полмиллиона (не включая такие города как Лисичанск, Северодонецк, Константиновка, Бахмут, Мариуполь, окраины которых входят в 20-ти километровую зону, а целиком города - нет). Среди них - 100 тысяч детей.

Мы уделяем особое внимание изолированным, труднодоступным населенным пунктам у линии разграничения. Там наиболее тяжелая гуманитарная ситуация. И в прошлом году по нашей программе из таких поселков переехало 18 семей с детками.

Например, купили жилье в Лисичанске маме с двумя детьми. Они жила фактически на линии разграничения в Золотом-4. Три года назад она рожала дома, сама, к ним не могла приехать «скорая» из-за обстрелов. И, вот, в первый вечер после переезда, мама пошла гулять с детьми на улицу. Младшая показала ручкой на небо и спросила: «Что это?». Она первый раз в жизни увидела луну. Дело в том, что в Золотом-4 каждый вечер были обстрелы. Обстановка была такой, что старший сын ходил в школу через день. Не стреляют – пошел, стреляют – остался дома.

Но можно же отправить ребят на мирную территорию?

Многим семьям приходиться отдавать детей в интернат. Но до него 150 километров от таких сел как Лобачево и Лопаскино (Новоайдарский район Луганской области, где линия разграничения проходит по реке Северский Донец). И, теоретически, ребят могут навещать родители, их могли забирать на выходные. Но не получалось. Это другой конец области и надо тратить кучу денег на дорогу. Мы воссоединили семьи. Купили для двух семей квартиры в Счастье, в Сватово.

Также, мы помогали одной семье переехать из Травневого (район Светлодарской дуги). Там мальчик в 2,5 года перестал разговаривать – рядом с домом разорвалась граната. С ним работают психологи, он пошел в садик на новом месте жительства. Но нужно время. Многие семьи рассказывали, что и через полгода просыпались в 4 утра - в это время обычно начинался обстрел.

В этом году мы планируем перевезти 20 семей. Одна из них живет в Орехово, прямо у позиций. Вокруг двора воронки, в конце огорода табличка «мины» и там корова недавно погибла, отвязалась и, скорее всего, задела растяжку.

Почему же люди все еще не выехали из таких поселков?

Из прифронтовой полосы 80% людей выезжали, где-то пожили и вернулись назад. Жилье - главный вопрос. У нас очередь желающих. Это не легкое решение - бросить дом в родном селе, но никто не отказался от переезда, когда была гарантия жилья на мирной территории.

80% людей, по словам Каплина, выезжали из прифронтовой полосы, однако вынуждены были вернуться назад / фото: facebook.com/evgeny.kaplin

В среднем, на переселение одной семьи мы потратили около 100 тыс грн. При этом, по нашим подсчетам, в одном из прифронтовых сел, гуманитарные организации за все время конфликта потратили на помощь одной семье с детьми более 2 миллионов гривен. Выходит, что дешевле купить дом там, где есть садик, школа и нет взрывов. И можно было это делать уже в 2014-м, 2015-м году. Не строить модульные городки за миллионы долларов, а так решать вопрос.

Есть такие программы по переселению на государственном или муниципальном уровне?

Из поселка Чигари (район Торецка) выехало 150 человек, примерно половина – на подконтрольную территорию и столько же на неподконтрольную. Из 75 человек получили квартиры только тринадцать семей. Им пришлось ждать, пока сделают ремонт. Сперва предложили въехать в квартиры со срезанными радиаторами, там буквально кучи дерьма лежали... Но я не видел, чтобы еще где-то людям давали жилье. Дело в том, что они переехали из одного района в другой, стали первоочередниками в пределах своей громады. А вот, жители Широкино, например, не смогут получить постоянное жилье в Мариуполе, только временное.

Как часто люди страдают от мин, неразорвавшихся снарядов?

Очень часто. Недавно в городе Торецк мужчине нужен был строительный отвес. Он нашел в огороде металлический предмет, начал приваривать к нему проволоку. Оказалось, что у него в руках была неразорвавшаяся граната АГС (она, действительно, может показаться безопасной). После взрыва мужчина лежит в больнице: повреждены глаз, печень, селезенка, оторваны пальцы на руках.

Или, вот, в Волоновахском районе в приемку металлолома принесли артиллерийский снаряд калибра 122 мм. Раздался взрыв. Приемщик металлолома получил ранения.

В Гранитном от наезда на противотанковую мину пострадал один из крупнейших фермеров, работодатель для местных жителей. После ампутации ноги мужчина лишился возможности обеспечивать семью.

И с подобным мы будем сталкиваться еще очень долго. Недавно под Покровском несколько человек пошли в посадку за дровами – зацепили растяжку. Важно понимать, что это было на уже давно стабильной территории, это 40 км от линии разграничения.

Гранаты тоже взрываются?

Несколько инцидентов было во время новогодних праздников. Например, друг пришел к другу, выпили, поругались, кто-то бросил гранату…

В мае прошлого года в Троицком (район Попасной) женщина решила расстаться с мужчиной (он много пил) и припросила его собрать вещи. Он пошел, откопал гранату и вернулся со словами: «Так не доставайся ты никому». Она успела отскочить на метр, ее ранило, а ему взрывом оторвало голову. Та женщина пострадала очень сильно, в нее попало около ста осколков. С ней три месяца работал психолог, мы оказывали ей социальное сопровождение и предоставили финансовую помощь.

Когда я впервые ее увидел, она была перемотана, как мумия. Я думал, что она больше не сможет ходить. Но случилось чудо. Женщина встала на ноги и работает теперь у нас. Помогает немобильным пожилым людям в своей громаде.

Наверняка из-за мин в Азовском море рискуют рыбаки?

В Азовском море – мины, а по некоторым рекам идет линия разграничения...

Самая интересная рыбалка, о которой я знаю, была в 2015-м году в Гранитном. Фура, которая везла контрабанду, сдавала задом к реке по которой переправляли продукты на неподконтрольную территорию, и перевернулась. Двадцать тонн пива поплыли по Кальмиусу. Две недели на реке стояли сетки – местные жители ловили пиво. Вот такие особенности рыбалки в зоне АТО.

Ранения от обстрелов, мин или взрывоопасных пережитков войны, по приблизительным подсчетам миссии, получили более 3000 человек / facebook/evgeny.kaplin

Но чаще истории о рыбаках печальные. Кому-то лодку прострелили, кому-то ноги, кто-то взорвался на мине. В том же Гранитном мужчины предпенсионного возраста пошли на щуку. С той стороны их приняли за разведку. Связали, натянули мешки на голову, пытали семь дней. Они о той неделе рассказывали страшные вещи. Электроток – самое «простое», через что они прошли. В итоге выпустили.

Как часто в «серой зоне» получают огнестрельные ранения?

В прошлом году мне 14 февраля звонили копатели прямо из могилы в Чарамлыке. Там такая ситуация: кладбище расположено на «полуострове», на изгибе реки Кальмиус. До позиций «ДНР» - 100 метров. Ты как на ладони.

Есть правила, по которым положено хоронить людей. СЦКК (Совместный центр по контролю и координации вопросов прекращения огня и стабилизации линии разграничения сторон) говорит: «Нам надо 72 часа, чтобы согласовать режим тишины». Но родственники кричат: «Морга нет, надо хоронить на следующий день». Ритуальной службе я несколько раз объяснял, что надо приезжать не белом «бусе», а не на зеленом. Нет, приехали на зеленом. И копатели несколько часов прятались от пуль в ими же вырытой могиле. Хотели убежать – по ним шли одиночные выстрелы. Наконец, высунули кепку на древке лопаты, убедились, что никто не стреляет, и эвакуировались.

Есть ли статистика по количеству жителей «серой зоны», которые пострадали за шесть лет войны?

По нашим приблизительным подсчетам, ранения от обстрелов, мин или взрывоопасных пережитков войны получили более 3000 человек. Но точной статистики нет ни у кого. Например, во время недавней эскалации только в одном поселке Орехово трижды вызывали «скорую» из-за сердечных приступов, гипертонических кризов. И если кто-то из тех людей умрет, то официально это будет считаться «естественной смертью».

Иди, другой пример: женщина оглохла на одно ухо из-за контузии. И она не обращается к врачу: «Меня же не ранило». Но последствия могут появится через полгода, через год.

Мы помогали семье, где погиб отец и пострадало трое детей – снаряд попал в подвал, где они прятались. У двух ребят – ранения, у третьего – контузия. И врачи говорят, что у последнего состояние хуже, чем у брата, которому врачи череп по частям собирали.

В каких условиях живут люди в «серой зоне»?

В селах становится все хуже и хуже. Самая проблемная зона – 70 поселков, которые мы считаем труднодоступными, изолированными.

Когда мы начинали в 2015-м году работать в Опытном (район ДАП), там было 56 человек, сейчас – 37. Кто-то умер, кого-то убило... Зимой сгорела живьем в своем доме баба Маша. У нее, как и у всех «опытнян», шестой год не было электричества, она пользовалась керосиновой лампой.

В селах «серой зоны», отмечает Каплин, ситуация сложная / фото: facebook/evgeny.kaplin

Я с ней познакомился в 2015-м году. Тогда у нее было прямое попадание в дом, ей нужен был уголь, чтобы топить свое полуразрушенное жилье. За эти годы женщина похоронила мужа, у нее на руках умер сын. Последнего ранило осколком в голову. Он лечился в Днепре, вернулся назад и его не стало. Похоронили его в воронке от снаряда, который его и ранил (хоронить на кладбище было запрещено по соображениям безопасности). Вместо гроба использовали ящик для снарядов. Повторюсь, пять лет назад она была жива, у нее был муж, сын и дом. Сейчас нет ничего и никого.

У нас треть «серой зоны» – без газа, есть те, где нет электричества. Пять сел живут без органов власти - сельсоветы или сгорели, или остались на неподконтрольной территории. Вместо них должны были создать военно-гражданскую администрацию. Но она не создана. В итоге: инфраструктуры нет и восстановлением никто не занимается. Весной и осенью по тем дорогам не проедешь. С рейсовыми автобусами проблема, «скорая» не приезжает. Возникают трудности с доставкой продуктов. Во время последней эскалации в Новотошковское привезли хлеб. Водитель приехал в 5-30, просидел в подвале до 12 и сказал, что это была его последняя поездка.

В Лобачево из всех благ цивилизации только электричество. В Опытном у многоэтажек стоят «мангалы», люди готовят на кострах. В селе проще, там у многих сохранились печи, отапливают и готовят на дровах. Спасибо Международному Комитету Красного Креста, который дает талоны на заправку газовых баллонов. Но до заправки тоже надо еще доехать.

Как люди со всем этим справляются?

Самая продуктивная программа – гранты на сельское хозяйство (МККК помогает выращивать птиц, строить теплицы и т.п). Мы с Агентством ООН по делам беженцев шестой год предоставляем гуманитарную помощь, денежную помощь в сфере защиты, оказываем социальное сопровождение, транспортную поддержку, восстанавливаем людям документы и ремонтируем пострадавшую инфраструктуру.

Но я знаю мужчину, который самостоятельно, без грантовой поддержки, завел пасеку. Сделал ульи из ящиков от 120-х мин, приманил в них пчел на сахар и так начал свой бизнес. Таких много.

Есть дедушка, который живет в домике: полтора на три метра, там только кровать и буржуйка. Но у него несколько соток винограда, он селекционирует огурцы.

В каждом селе есть те, кто не сдается и не ждет помощи. 

Влад Абрамов

УНИАН в Google News