Павел Сухань: В лае дворовой собаки чести больше, чем в словах русского офицера

Майор, заместитель командира батальона отдельной бригады морской пехоты имени контр-адмирала Михаила Белинского Павел Сухань был среди тех, кто весной 2014-го вышел из Крыма. Он рассказал УНИАН, почему предателей в Крыму называют "трофеями", могло ли что-то помешать аннексии и когда на самом деле закончилось перемирие на Донбассе.

В 2014 году майор Павел Сухань был еще старшим лейтенантом и служил в Феодосии. После того, как украинские корабли и воинские части начали блокировать «неизвестные зеленые человечки», морпехи почти месяц провели в осаде. Именно в Феодосии Россия впервые продемонстрировала методы, которые потом повторила в Иловайске.

Морских пехотинцев уговорили на время сдать оружие на склад, якобы, чтобы избежать провокаций. Им пообещали, что они смогут его забрать и без проблем с ним выйдут. После этого часть взяли штурмом, на безоружных морпехов бросили десант, БТР, вертолеты…

В итоге, на материковую Украину вышли даже те, кто подумывал остаться в Крыму. Около 140 морских пехотинцев батальона отдельной бригады морской пехоты имени контр-адмирала Михаила Белинского прибыли в Киев и продолжили службу в украинской армии. Собеседник УНИАН Павел Сухань сейчас находится на позициях в Широкино.

Как много с тобой сейчас служит крымчан, тех, с кем ты был в Феодосии весной 2014 года?

Из моей части – один человек, еще несколько - из других частей. Но в целом продолжают служить многие, офицеры пошли на повышение - кто-то в штабе ООС, кто-то в Минобороны. Есть, те кто сейчас в разведке. Люди прошли проверку Крымом. Это достойные, хорошие люди.

Почему не все прошли проверку?

Причины разные. У многих в Крыму были семьи, квартиры, банальный шкурный интерес.

Одни надеялись на более высокие зарплаты. В 2014 году разница была ощутимой. Я тогда старшим лейтенантом получал меньше 5 тысяч гривен, у их майора было 18 тысяч (в гривневом эквиваленте), их контрактник получал 12 тысяч. Тема политики тогда мало кого трогала.

Очень многие остались из-за семей, жен, которые были родом з Крыма. Я знаю, что ставили перед выбором: «Выбирай: или со мной в Крыму, или без меня». Такая история была у одного моего товарища, но он решил выходить. В итоге, жена поехала за ним и не жалеет. Но это, скорее, исключение.

И что сейчас с теми, кто стал предателем?

Тяжело сказать. Связь практически не поддерживается. Те, кто остались, боятся, что переписку прочтет ФСБ, не пользуются мессенджерами. Знаю, что некоторые общаются с бывшими сослуживцами в чатах, которые есть в онлайн-играх. Пару дней назад узнал о смерти бывшего знакомого, он служил в Керчи, и остался там в 810-й бригаде морской пехоты.

Мне рассказали, что в части его попросили переехать, как в песне: «Еду в Магадан». Он отказался – уволили. После этого поработал грузчиком и, вот, умер от COVID-19. Что интересно, он в 2014 году думал: оставаться в Крыму или выходить. Отец посоветовал: «Служи в России, там лучше». И, вот, родители поехали за телом, а вывезти его не дали, похоронили где-то в Крыму.

По данным, которые у меня есть, наши моряки там неплохо себя чувствуют. Ведь уровень наших матросов и офицеров - намного выше российского. Даже те, кого у нас считали раздолбаями, те, у кого не было никаких перспектив, все как-то куда-то перешли на хорошую должность. Их ценят, они получили квартиры, зарплаты подняли. Кто-то из наших ездил в Крым (те, кто после выхода уволились, не попали на войну, могут свободно попасть на полуостров и вернуться) и рассказывал, что наших предателей за глаза называли «трофеями».

Считаешь, Крым можно было защитить?

Да. Но надо было действовать оперативно. В день, когда захватили Верховный совет и правительство Крыма, нас должны были отправить на деблокирование или блокирование. Мы готовились, полностью загрузили боекомплект в БТРы, сидели уже на броне. Целый день прождали приказ, вечером пришла команда: разгрузить обратно. Той же ночью выехали на Кировский аэродром, но было уже поздно, там уже были псковские десантники.

"Армия была не воюющая, армия была во многом уничтожена", - майор / фото из личного архива Павла Суханя

Если бы действовали сразу, все могло бы быть по-другому. Тогда мобильные группы, в том числе и Гиркин, ездили по Симферополю, собирали депутатов, чтобы те проголосовали, попросили Россию ввести войска. Если бы мы им не дали это сделать, то, вполне возможно, ничего бы дальше не было.

Наши военные в Крыму могли не сдавать части, могли сражаться за них?

В теории – да. Но тогда никто не понимал, как это делать. Армия была не воюющая, армия была во многом уничтожена. Психологически стрелять в русских, в основной массе, были не готовы. Они не воспринимались как враги.

До 2014 года конфликта и конфронтации не было, ее не чувствовалось. Мы нормально общались, дружили семьями, подсказывали друг другу какие-то моменты по службе. Тогда это все воспринималась как недоразумение, никто не верил, что могут забрать Крым. Многие думали: «Наверху разберутся». Мы думали, что все как-то устаканится.

Надо было действовать, а не ждать. Но об этом легко говорить, когда прошло время.

Вы почти месяц были в осаде, вашу часть российские военные брали штурмом. Как, почему вам удалось так долго продержаться?  

Я тогда общался с СБУшниками, они слились самыми первыми. И они мне рассказывали: «Ну, все уже поняли, что к чему. Это ваш комбат и вы все еще брыкаетесь».

Мы одни из последних выходили из Крыма. Мы же все-таки морские пехотинцы! Какого хрена кто-то должен лезть в нашу часть? Мы с первых дней оказывали сопротивление, поймали россиянина с автоматом и пистолетом, с документами, со всеми делами…  

Кстати, я слышал, что у россиян, которые блокировали вашу часть, сухой паек был выдан на несколько дней. Видимо, они не рассчитывали, что вы продержитесь так долго.

Да. Пайки им выдали на 3 или 4 дня. Через время привезли полевую кухню. До этого они были на сухом пайке. И я обратил внимание, как у них по-скотски относятся к солдатам и матросам. Недалеко от нашего КПП, возле бетонного блока, который ставят для блокировки машин, стоял их срочник в бронежилете, вернее, сидел, садился прямо на бетон. Я не выдержал: «Давай, я тебе хоть доску какую-то дам. Ты ж поотмораживаешь себе все» - «Нет. Мне ничего не надо». Я, украинский офицер, переживал за него больше, чем его командование.

Вас взяли штурмом после того, как вы сдали оружие на склад. Почему было принято такое решение?

Это решалась не на уровне роты, на уровне командования. Я при тех разговорах не присутствовал. Не берусь никого судить.

Павел Сухань: "Иловайск еще раз показал, что слово русского офицера не стоит ничего" / фото из личного архива Павла Суханя

После штурма нашей части я понял, что русскому офицеру верить нельзя. У нас раза четыре был российский кадровик по имени Василий. Первые разы он рассказывал о перспективах в российской армии. После «референдума» риторика поменялась: «Вы здесь незаконно. Но, если хотите, можете подписать контакт. Не хотите – нам все равно». После штурма, когда мы выезжали, он стоял сбоку от машины, наблюдал. Я подошел к нему: «Мы же договаривались?! Вы же говорили, что если сдадим оружие, то дадите выехать и оружие поедет с нами. Что это только для того, чтобы автоматов не было в руках». Он глаза опустил: «А как с вами по-другому? Вы же не понимали…».

Пока у нас было оружие – они нас понимали. Как только не стало – пошли на штурм. Они стреляли по окнам. Зачем это делать, если у нас не было оружия? Спустились с вертолетов, Ми-24 над головами летал, БТР заехали на территорию части. Наши сопротивлялись, пытались забрать у них оружие, но… Одного из наших избили так, что через время его комиссовали, он сейчас адвокат. Еще одного избили, он лежал на плацу со связанными руками, но пел гимн… Непонятно, зачем все это было? Все, кто хотел выйти – вышли, а после такого штурма еще меньше морпехов захотели остаться в Крыму.

Потом Иловайск еще раз показал, что слово русского офицера не стоит ничего. В лае дворовой собаки чести больше, чем в словах русского офицера.

Павел Сухань о настроениях крымчан в 2015-м: "Они были очень злые на Майдан" / фото из личного архива Павла Суханя

А оружие наше им потом пригодилось. Они отдали его боевикам на Донбасс. Когда освобождали Славянск, выносили ящики, один открыли - там лежали гранатометы, и я увидел инициалы бывшего комбата, номер части. Есть видео, когда сепары раскупоривают ящики с ракетами «Града», читают вкладыш, фамилию офицера, который проводил инвентаризацию: «Капитан Гис». Последний служил на складах оружия в Кизилташе, я его лично знал. О чем дальше говорить?

Те, кто остался в Крыму, воевали как «отпускники» на Донбассе?

Сложно сказать. Кто-то говорил, что узнавал наших военных, несмотря на то, что они прятали лица. Если человека ты знаешь, то его не скроет балаклава. Я таких не видел.

Но в 2015 году я списывался с одним крымчанином, он мне хвастался, что служил в полку спецназначения «Тигр». Они были очень злые на Майдан. Я лично слышал той весной разговоры: «Надо собирать охотников, тех, у кого есть оружие, и ставить их на перешейке, чтобы майдановцы не приехали». И этот крымчанин признался, что служил в так называемой ДНР.

А часто ли встречаешься с россиянами на Донбассе?

Кто знает, россияне это или нет. Судя по перехватам, в позапрошлом году какая-то спецгруппа ходила. Дело в том, что есть современные радиостанции, которые тяжело прослушать, но их легко засечь. И засекли радиостанции, которыми пользуются ВДВ. В свое время, наши снайперы рассказывали, что четко понимали, когда заходят российские снайпера, а когда воюют местные «колхозники».

К слову, они делают ставку на снайперов, набирают, обучают. В одной из их групп в соцстях видел объявление, что набираются снайпера и фраза, вроде: «Доплата за хорошо выполненную работу». Снайпера у них высокого уровня, а местное шобло…

"После объявления о перемирии у нас только месяца два было тихо", - майор / фото из личного архива Павла Суханя

По перехватам и из открытых источников видно, что дисциплины нет. Был перехват: приехали «журналисты», ищут какого-то боевика для интервью, а им: «Он не может, он уже пьяный». Или: «Пришлите кого-то в столовую в чистой одежде, дети будут поздравлять» - «У нас нет чистой одежды».

У них в объявлениях, где пишут о наборе боевиков, говорится, что СОЧ (самовольное оставление части, – УНИАН) и судимости - не помеха, не берут только по статьям «наркомания» и «убийство». И я вижу под одним таким объявлением комментарий: «А если я еще на поселении?» - «Пиши в личные сообщения». Они заключенных набирают активно.

Но, понятно, что за столько лет появились люди, которые умеют воевать. Сказать, что они абсолютные дураки, я не могу. Мне же зададут вопрос: «А чего вы, такие умные, до сих пор не победили?». Но, во-первых, команды такой никто не ставил. Во-вторых, там есть определенный процент хорошо подготовленных людей с большим боевым опытом.

Как меняются их методы ведения войны?

Становятся более подлыми. Они позволяют себе воевать методами, которые мы себе не можем позволить. Например, дистанционно устанавливают противопехотными мины. Их сбрасывают туда, где ходят люди, они выставляются, как растяжка. Нам Оттавская конвенция по минам не позволяет применять ПОМ, а «Л/ДНР» все равно на международные законы. В Широкино стоит камера ОБСЕ, следят, что бы мы не стреляли. На той стороне – камеры нет.

Еще пример - к беспилотникам ОБСЕ пристраиваются их беспилотники и «нормально» летают.  А любая очередь в сторону ОБСЕшного беспилотника – скандал. Мы потом не докажем, что за ним кто-то летел.

Не так давно боевики заявляли, что готовы нарушить Минские договоренности и открывать «упреждающий огонь». Что-то изменилось после этого? Когда у вас фактически закончилось перемирие?

У нас ничего не изменилось. После объявления о перемирии у нас, по факту, только месяца два было абсолютно тихо. В октябре-ноябре начали постреливать. В декабре стало сильнее «заводиться». На Новый год нас начали «поздравлять» в 11 вечера, у «обезьян» же на час раньше праздник. Минута в минуту начали стрелять, и пошла свистопляска.

Павел Сухань: "Я мечтаю поднять флаг в своей части и перекрасить трибуны" / фото из личного архива Павла Суханя

Новый год они начали с войны, и она продолжается. 1 января была «стрелкотня», а потом все тяжелее и тяжелее. Вчера БМП по переднему краю каталась. Она, как-бы не запрещена, но, вместе с тем.

Я захожу на их сайты, они кричат: «Мы скоро пойдем в наступление». По факту, они нас не боятся. Знают, что мы не будем стрелять. Местами ходят в полный рост, их машины ездят со включенными фарами… О, какая-то вспышка, сейчас будет взрыв (интервью записывалось вечером 2 марта, - УНИАН). Чем-то тяжелым по нам бьют. Вот, тебе и «перемирие».

Какой год из прошедших семи был самый сложный?

В 2014-м было не понятно, будет ли вообще у нас страна. Я переживал за семью. Было непонятно, что будет. Сейчас кажется, что в ближайшее время на широкомасштабный конфликт Россия, скорее всего, не пойдет. Если пойдет, мы к этому готовы, и продолжаем готовиться. К нам и новая техника приходит, и понимание у государства есть, что нужно делать. Нас вроде бы не забывают…

Азовское море напоминает Черное?

Крым – это Крым, мне его не хватает. Это моя личная боль.

Я мечтаю поднять флаг в своей части и перекрасить трибуны. Эти п***ры перекрасили трибуны сразу же после штурма под российский триколор. Оперативно перекрасили. Потому что у них идеология стоит на первом месте, выше человеческого, личного.

Влад Абрамов

УНИАН в Google News