Иван Марчук: Женщину не ищут – она должна сама явиться, а мне не явилась

Даю интервью только девушкам, потому что их люблю... Сначала я нарисовал Оранжевую революцию, а затем она произошла... Меня будут изучать и защищать диссертации... У нас во власть идут лишь чтобы красть и красть...

Народный художник Украины, лауреат Национальной премии им. Тараса Шевченко, единственный из украинцев, включенный во всемирный список ста гениев современности, Иван Марчук ответил на вопросы УНИАН.

ДАЮ ИНТЕРВЬЮ ТОЛЬКО ДЕВУШКАМ, ПОТОМУ ЧТО ИХ ЛЮБЛЮ

Иван Степанович, Вы в последнее время дали десятки интервью. Не надоело ли Вам это?

Надоело. Хочется куда-то спрятаться, убежать.

А почему тогда соглашаетесь?

Потому что я люблю встречаться с прекрасными девушками.

А мужчины разве не приходят?

У меня берут интервью исключительно девушки, только один молодой человек брал из какого-то там журнала.

А я девушек люблю, пусть и приходят, пока я в Киеве. Может, скоро куда-то уеду, хотя бы ненадолго, а то уже работать не могу три недели, каждого дня по шесть-семь визитеров ко мне приходит.

Любите путешествовать?

Вернувшись из-за границы, я два года боялся садиться в самолет после того сентябрьского теракта в Америке... Хотя я налетал миллионы километров, в Советском Союзе я не знал, что есть поезд, для меня существовал только самолет, я по два раза в месяц летал.

Так Вы неплохо жили. Почему же решили эмигрировать?

Как это неплохо жил, когда я хотел наложить на себя руки?! Я же жил под прессом двадцать лет!

Я вообще ничего не демонстрировал, меня просто взяли под пресс как ярого националиста, потому что я из Львова приехал в Киев и говорил по-украински. Говорили, что делаю не то искусство, спрашивали, какие я коды, шифры в картинах прячу. Жить в таком психозе было невозможно.

Потому я уехал в мир залечить свои раны.

ТЯЖЕЛО ХУДОЖНИКУ БЕЗ ЖЕНЩИНЫ

Вы уехали уже женатым?

Да я никогда не был женат, лишь однажды три месяца.

Правда, если бы на Западе был не один, я бы не вернулся в Украину. А одному там тяжело жить без женщин. Знаете, как это художнику без женщины.

Женщину же не ищут, она должна сама явиться, а мне не явилась – и все.

Для чего мне просто так взять женщину, чтобы мешала только?

Женщина должна быть такой, чтобы на нее хотелось смотреть, а не убегать от нее. Я же художник. Мне нужна такая, чтобы я заходил в дом и говорил: «О, ты еще лучше стала».

Часто ли у Вас заказывают богатые люди картины?

На заказ я никогда не работал, было лишь одно исключение – мне заказали портрет Ющенко в 2003 году и еще был один портрет погибшей женщины. Тут я не мог отказать.

А больше я не принимаю заказов, я не хочу вязать себя каким-то обязательствами.

СНАЧАЛА Я НАРИСОВАЛ ОРАНЖЕВУЮ РЕВОЛЮЦИЮ, А ЗАТЕМ ОНА ПРОИЗОШЛА

Поддерживали ли Вы Оранжевую революцию?

Я ходил на Майдан каждый вечер, был и в первый день – как раз приехал из Америки. Я же с детства политик, всегда интересовался, в какой стране живу. Мне на Западе было очень грустно без информации.

Я пришел в 9 часов утра, людей еще было мало, а через час уже все заполнилось... Я тогда решил посмотреть на Майдан сверху, чтобы оценить ситуацию – не игрушка ли какая-то часом, а также мне хотелось посмотреть, нарисовал ли я за год до того правильно Оранжевую революцию.

Когда я вышел наверх, Майдан уже была заполнен, я увидел, что все именно так, как я себе представлял: развевались флаги, все тянулись к Ющенко, его уже тогда считали мессией. Была такая тяга неистовства.

И все это было мной нарисовано.

Что, по вашему мнению, дала Оранжевая революция Украине, и не наступило ли у Вас разочарование?

Так у всех наступило разочарование, потому что никакие лозунги не были реализованы, все осталось на том застойном пути, никаких изменений фактически не произошло. По крайней мере я этого не вижу.

А у нас и была свобода стопроцентная – дурноватая свобода. А рабам нельзя давать столько свободы.

После Оранжевой революции и осталась такая свобода, которую уже нужно бы было пригасить во многих моментах, чтобы люди не пили, не убивали, не крали.

По моему, все осталось на своих места, а в парламенте стало еще хуже – отчего он и был разогнан. Этот парламент тоже не будет работать, потому что у нас не может быть нормальной власти, пока она не прекратит кормить тех, кто стремится к ней. У нас во власть идут только чтобы красть и красть, забрать все, что у людей осталось, разворовать всю землю.

Вот я сейчас читаю, Кабмин дает землю одному высокопоставленному чиновнику 450 гектаров. Спрашивается, ну зачем ему эта земля, что он будет делать на ней, она же государству принадлежит...

Поэтому, думаю, нынешний парламент опять перессорится, передерется, опять будет цирк и никакого толку.

И это не пессимизм, а реализм, я сказал бы даже, гиперреализм. Я просто знаю эту страну на ментальном уровне, а менталитет невозможно изменить. Должны придти новые поколения, а то и даже полная ассимиляция с другими народами, которые придут на эту территорию, возможно, и Украина перестанет называться Украиной.

Здесь нормальная жизнь будет, когда все будут богатыми, потому что бедный украинец всегда завидует богатому. В мире этого нет.

Ваши друзья из-за границы не спрашивают Вас, почему Вы вернулись в Украину?

Я ни с кем не контактирую.

У меня были друзья-украинцы и в Австралии, и Америке, так они даже хотели, чтобы я вернулся в Украину, говорили: «Ты такой метр, должен работать в Украине, для своего народа».

Но на меня это не действовало, просто я не в ту страну попал. Если бы я остался в Австралии, то я бы и до сих пор там жил, потому что Америка немножко не для меня. А вот Австралия – это райская страна, мне говорили, что я бы там стал художником номер один, потому что таких у них единицы.

МЕНЯ БУДУТ ИЗУЧАТЬ И ЗАЩИЩАТЬ ДИССЕРТАЦИИ

И какой сейчас Марчук? Вы стали теми, кем хотели?

Тем, кем я хотел, я стал еще в середине 60-х годов, я тогда уже себя поймал, но годами еще себя не расширял.

Я эти работы (показывает на свои ранние работы. – Авт.) делал абсолютно интуитивно, подсознательно. Это было неистовство, оно из меня шло и шло, я только водил рукой, я даже не знал, что я делаю. Мои друзья во Львове говорили: «Марчук обезумел, что-то такое вытворяет».

Потом я начал думать, анализировать, и так выкристаллизовался «Голос моей души», который я продолжаю до сих пор, – это дерево, а веточки постоянно добавляются: пейзаж, цветение, портрет, цветные прелюдии – такие абстрактные вещи.

У меня никогда не возникает вопрос: чего я еще не сделал, – потому что я не знаю, чего я еще не сделал, оно все само придет.

Вас включили в сотню гениев современности. Считаете ли Вы себя гением?

Каждый художник считает себя гением, но я никогда об этом не говорил.

Мне это приятно. Моя жизнь была очень тернистой, но несмотря ни на что я столько наработал и скажу без особенной скромности, да и при чем здесь скромность, – что когда меня уже не будет на этом свете, то даже те, кто меня совсем не ценит сейчас, начнут выбирать, изучать того или иного Марчука, защищать диссертации. Будут работать так, как и над Шевченко работали.

Я дал столько материала, как ни один художник, и то разного.

Вам уже давно обещают открыть музей в Киеве, то дело никак не трогается с места. Не больно ли Вам от того, что власть страны в глаза говорит Вам, что Вы действительно гений, но ничего для Вас не делает?

Вы знаете, эта страна очень неблагодарна к талантам. Она была неблагодарной, есть и всегда будет такой. Ей никогда не были нужны таланты. Вот когда в мире скажут о ком-то из наших, что это действительно талант, тогда и в Украине говорят: «О, это наш!» Да какой «наш»? Он миру принадлежит, и я миру принадлежу. А она никого не может удостоить.

Я не могу назвать никого, кто бы сделал себе мировую славу в Украине. Таких нет, потому что Украина их не ласкала, а прогоняла. Это как та кошка, которая родила своих котят, а затем съела. Так же и Украина – рожает больше всего талантов на квадратный метр в мире, но в них не нуждается.

А что касается музея, то у меня уже и интерес пропал. Потому что вокруг него такие войны, – а я не люблю, чтобы меня трогали.

Вы недавно общались с Президентом. О чем Вы с ним говорили?

Мы с ним только здороваемся. А о чем с ним говорить?.. У него нет времени, у меня тоже.

Меня когда-то журналисты спрашивали: «Может у Вас есть фотографии, где Вы с кем-то?» – я говорю: «Я с кем-то? Вы спросите, кто со мной!»

Сколько картин в Вашей мастерской?

Не знаю, я не считал. Я наплодил изрядно, больше трех с половиной тысяч, около двух тысяч рассеяно по миру, и никто их уже не соберет.

ДЛЯ МЕНЯ ГОВОРИТЬ О ЦЕНАХ И ДЕНЬГАХ – ГАДКО И ПРОТИВНО

Вижу, на Ваших картинах нет национальных элементов?

Я не этнограф. Этнографию я не люблю, фольклор не люблю. Это не мое.

Я расширил тот диапазон понимания Украины. Мои лучшие работы – это ранние. Когда я одиннадцать лет своей учебы вычеркнул, я начал искать себя (показывает ранние работы семидесятых годов. – Авт.), шел безумный поиск себя.

В Украине рисую пейзажи, потому что очень люблю эту землю. Я ни в одной стране не нарисовал пейзаж – ни австралийский, ни американский, ни голландский. Когда-то я посмотрел на Голландию и сказал, что здесь я бы никогда не был пейзажистом.

А вывези меня за город, и я вокруг себя буду рисовать и рисовать, здесь красота.

Я больше всего облюбовал себе все села – от Триполья до Канева, – я их все знаю.

Иногда в селе захожу за дом и смотрю, сколько там лежит мусора, это очень хороший такой натюрморт. Порой смотришь на тот мусор и хочется сделать такой гиперреализм...

Не думали ли взять себе учеников?

Я хочу учениц...

Я думал, что при музее будет своя студия. Мне было бы очень интересно иметь учеников, находиться среди молодых людей, смотреть, как они живут, работают. Хотел бы вдохновить их, заставить, потому что свой опыт передавать не нужно, потому что я настолько уникален, что под меня работать невозможно. Под Марчука работать невозможно! А делать людей одержимыми искусством – это другое дело.

Кто Вам из современных украинских художников нравится?

Очень многие нравятся, например, Борис Плаксий, Медвидь, Стецько, Николай Журавель.

Украина очень богата талантами.

За какую наибольшую цену Вы продали свою картину?

Я никогда не говорю о деньгах, это мое табу, я считаю, что это в высшей степени неэтично для меня.

И вообще для меня говорить о ценах и деньгах – гадко и противно. Я не пиарщик, если бы у меня была женщина, то я вообще бы не знал цен своих картин.

Беседовала Оксана Климончук