9 мая: военные истории

Я не знаю, есть ли что-либо более трогательное, чем их военно-полевые романы. Я не знаю, есть ли дружба более крепкая, чем их фронтовая. В очереди за бесплатной армейской кашей у монумента Славы я не увидела ни одного ветерана – им было бы тяжело ее выстоять.

Все-таки, у нашего народа все в порядке с чувствами, с памятью и с культурой. Сегодня 9 мая от метро Арсенальной до музея Великой Отечественной войны шли тысячи людей самого разного возраста. Старичков и бабушек с медалями и орденами бережно вели под руки родственники. Ветераны и участники войны сегодня были главными героями, это был их праздник. Молодые папы и мамы подводили к ним детей, им вручали цветы, их поздравляли искренними словами, рукопожатиями, улыбками и просто благодарным и почтительным кивком головы.

Кажется, что цветов с каждым годом у монументов Великой Отечественной войны возлагается все больше, а ветеранов становится все меньше. Почти все, кого мне удалось увидеть и разговорить, это были «мальчишки» последнего военного призыва. Я вслушивалась в их рассказы, и понимала, что все ранее написанное и сказанное о войне – правда. Они сбегали на фронт в шестнадцать лет, они горели в танках, их «списывали» в тыл, а они вопреки всему снова и снова рвались на фронт, ну хотя бы в автомобильную часть. Их осталось мало, но в их фрагментарных рассказах есть вся история войны, Курск, Сталинград, Москва…

Я не знаю, есть ли что-либо более трогательное, чем их военно-полевые романы. Я не знаю, есть ли дружба более крепкая, чем их фронтовая.

Мы обещали, но так и не сумели сделать им зубные протезы, мы говорили, что сможем обеспечить их дешевыми лекарствами и путевками, но тоже не смогли. Что там путевки, мы ведь даже «праздничную девятимайскую» возможность бесплатно поговорить по телефону с однополчанами – тоже отменили. В очереди за бесплатной армейской кашей возле монумента Славы я не увидела ни одного ветерана – им было бы тяжело ее выстоять. Они гуляли по аллее, спускались к монументу Родина-мать, просто ели мороженое. А я подходила к ним с одной единственной просьбой «расскажите про войну».

Их убили в Берлине в парихкмахерской

Александра Михайловна Белоусова, председатель совета ветеранов 42-го прожекторного полка 8-й армии 7-го корпуса ПВО:

У меня три брата погибли на фронте, а отец вернулся калекой. Поэтому когда в 1942 году мне исполнилось 16 лет, я пошла на фронт. С первого до последнего дня я была прожектористом–наводчиком.

В 1943 году, когда освобождали Киев, мне удалось так ослепить немецкого военного летчика, что он упал в Днепр, и за это мне дали медаль «За отвагу».

Дошли до Берлина, там наш полк участвовал в психической атаке – мы ослепляли самолеты. На расстоянии двухсот метров друг от друга стояли наши прожектора. По команде «Луч» мы направляли в небо потоки света, а потом начала бить «Катюша». Это было 5 мая. 8 мая о завершении войны было объявлено, и пятеро девушек из нашего взвода пошли в парикмахерскую сделать прически. Из окна снайпер убил их всех. Когда была встреча на Эльбе, пошла на их могилы, все пятеро лежат рядышком – вот так мы закончили войну.

«Взлетая, я подумал, что больше не увижу кино»

Петр Николаевич Шаблюк:

Из фронтовиков-друзей меня уже никого не осталось. Мельница перемалывала судьбы и жизни. Я помню первый экипаж, первый бой возле Перемышля. Я был танкистом, мне удалось спастись. А парни погибли. А еще Сталинград был… Там ведь «ни шагу назад» было. Помню наступление, пошла артиллерия и мы с криками: «Ура!!!» И тут я почувствовал, что взлетаю вверх и мысль такая: уже кино никогда не увижу. Выжил. После трех месяцев лечения меня признали негодным к военной службе, но Украина была оккупирована, возвращаться было некуда - попросился в автомобильный батальон.

Трубач и медсестра

Михаил Григорьевич Коновалов, служил в 52-й дивизии:

Я лежал и умирал от малярии. В суматохе мне дали хинин, не обратив внимания, что я просто не смогу его проглотить. И тут появилась медсестра. Ее звали Рая. «Ишь умирать собрался, - улыбнулась она. - Скоро война кончится, а он тут придумал". Взяла папиросу, раскрутила ее забрав папиросную бумагу, заложила в нее новую порцию лекарства и положила мне в рот, влив глоточек воды. Я вдруг почувствовал, что оно проскользнуло внутрь, и я уже через десять минут понял, что выздоровею. Когда она обнаружила, что я ничего не ем, то хитро усмехнулась и принесла вареников – врачи лепили для себя, а она знала, что украинец не сможет от такого блюда отказаться. Я не умер благодаря ее счастливому появлению. Потом я узнал, что она – беременна. И что отец ребенка отказывается его признать. Помню, как Раю отправляли домой, ей предстоял тяжелый путь, а я успел догнать ее машину и отдал ей мешок с продуктами. Долгие годы в ушах у меня стоял ее надрывный прощальный плач. Я нашел ее через шестьдесят два года в Нижнем Тагиле, через передачу «Жди меня». У нее были свои дети и внуки, у меня - свои. «Почему ты тогда так плакала?» - спросил я. «Я ехала в никуда, без денег, без мужа, без продуктов. И вдруг ты - с вещмешком еды. Это было так неожиданно, так чудесно», - сказала она. А потом залезла в шкаф и показала мне тот самый вещмешок, в котором я принес ей продукты. Она хранила его все эти годы.

УНИАН в Google News