Об этом пишет Тони Барбер в своей статье «Россия может вырваться из путинского рабства», опубликованной на сайте газеты Financial Times.
Вести дела с Россией никогда не было просто. Ее географические размеры огромны. В политической культуре она скрытная, крепкий орешек. «Сдерживание» было привычным делом, когда господствовал советский коммунизм. Затем Запад, охваченный причудливым убеждением, будто постсоветская Россия превратится в свободную рыночную демократию, со средним классом, поддерживающим на мир, собственность и верховенство закона, попытался начать «стратегическое партнерство» с Москвой.
Эта попытка лежит на дне Черного моря, потопленная аннексией Крыма Россией в марте 2014 года, ее военной интервенцией в восточной Украине и плохо продуманной и проведенной западной политикой в постсоветском регионе. Теперь снова в моде старая теория, которая отображает непреодолимую пропасть между российскими и западными ценностями. Она утверждает, что эту пропасть, которая хоть и растет при Путине, в широком смысле следует понимать как отражение глубоко различных исторических событий в современной России и на Западе. Российская сторона стимулировала строгий, анти-западный консерватизм в социальных вопросах. Это обострило склонность к использованию военной силы против соседей, в частности Украины и Грузии. Это наполнило ее жестокостью по отношению к государствам НАТО. В результате, Запад должен быть начеку.
У этой теории есть свои сильные и слабые стороны. Она справедливо подчеркивает важность внутренних факторов в том, как Россия формулирует и проводит свою внешнюю политику. С другой стороны, она рискует совершить концептуальную ошибку, спутав авторитарного диктатора со всем обществом, как будто желания Путина и более 140 миллионов россиян совпадают.
Предположение, что Путин очень популярен среди россиян – которые поддерживают его еще более милитаристскую внешнюю политику – заслуживает больше критики, чем получает от западных политических, академических и медиа-кругов. Во-первых, система правления, которая ограничивает политическую конкуренцию и контролирует свободу слова, так методично, как в России, это не система, в которой популярность означает то же, что и на Западе.
Во-вторых, россияне мало отличаются от всех остальных в оценке своих правителей, в том, как они улучшают или вредят качеству жизни. Что действительно имеет значение, так это экономический и социальный индекс правительства, а не его внешнеполитические приключения, которые могут быть захватывающими, но, как правило, через некоторое время вся их привлекательность исчезает.
Российская экономика страдает от сокращения рабочей силы, очень плохой производительности, чрезмерной зависимости от природных ресурсов, слишком малого количества инвестиций и инноваций, оттока капитала, массовой коррупции и убогой пародии на верховенство закона. Невозможно представить себе меры, которые могли бы свести к минимуму влияние этих недостатков на российский стандарт жизни, поскольку они потребуют меньшей конфронтации с Западом и менее удушливых внутриполитических условий.
С тех пор, как Путину удалось быть переизбранным в 2012 году, президент и его все более узкий круг придворных ужесточили свою власть путем расправы с инакомыслием и продвижения антизападной внешней политики. Перспективы экономических реформ соответственно смутные, и все это подразумевает более низкие стандарты жизни и долгосрочную стабильность путинизма.
Аннексию Крыма одобрили миллионы россиян, даже больше, чем войну с Грузией в августе 2008 года. В марте 2014 года, около 58 процентов опрошенных в ходе исследования Левада-Центра (наиболее авторитетный центр изучения социального мнения в России) поддержали присоединение частей соседних стран с этническими русскими меньшинствами. Однако, к марту прошлого года эта цифра упала до 34 процентов. Между тем, 64 процента россиян – по сравнению с 56 процентами в 2009 году – выступают против использования любых средств, в том числе силы, для удерживания бывших советских республик под контролем Москвы.
Такие исследования показывают, что население России не следует слепо за Кремлем во всех отношениях. Множество мнений кажутся восприимчивыми к западной концепции международных отношений в гражданской и коммерческой сфере, а также на политической и военной арене. Запад должен поощрять такие взгляды, сохраняя каналы открытыми для российского общества.
Мы должны быть реалистами. Путин и его окружение не обязаны свободно избранному законодательному органу или общественному мнению, как в западных правительствах. Они так низко спустились в вопросе внутренней и внешней конфронтации, что им трудно будет отступить. Зацикленные на установлении глобального престижа России, расправе со своими внутренними критиками и сборе личных наград на государственных должностях, на некоторое время они посадят нас на ту же скучную диету с пропагандой о враждебном, вырождающемся западе и марионетках из пятой колонны.
Западные правительства должны оставаться стойкими, настаивать на единстве целей с Москвой и не отступать от долгосрочных усилий по превращению Украины в успешное государство. Они не должны помогать Путину, интерпретируя сегодняшние проблемы с Россией как доказательство какой-то смертельной схватки между конкурирующими моделями цивилизации.
Москва и Запад конфликтуют не потому, что они являются двумя непримиримыми системами ценностей и типов людей, а, главным образом, потому, что невероятно злостный аппарат власти контролирует Кремль. Запад должен быть терпеливым и следить за политической ситуацией в ожидании того дня – кажется, очень далекого, пока Путин у власти, - когда улучшение внутренних условий в России создаст возможность для снижения международной напряженности.
