Вы знаете, что тем, кому сегодня 80, в сорок первом было всего 14 лет?!

Нынешние ветераны – это те, кто приписывал себе годы, просясь на войну. Большинство живущих сегодня солдат были в то время теми самыми сыновьями и дочерями, уходящими в бой, одетыми во все не по росту. Рассказы ветеранов

Как-то так оказалось, что сегодня  практически  не осталось людей, попавших на фронт по призыву. Нынешние ветераны – это те, кто приписывал себе годы, просясь на войну, ведь тем, кому сегодня восемьдесят, в сорок первом было всего четырнадцать. Большинство живущих сегодня солдат были в то время теми самыми сыновьями и дочерями, уходящими в бой, одетыми во все не по росту. Взрослые старались по мере сил смягчать их долю, но это ничуть не умаляет их главного подвига - они по своей воле пошли на самую кровопролитную за всю историю человечества войну. Сегодня слово им.    

«Из нашей подпольной организации остался живым только я»

Василий Коньков, Председатель Комиссии по делам бывших партизан ВОВ при Верховной Раде Украины:  

- Я приобщился к подпольной партизанской борьбе в четырнадцать лет в сорок втором. Тогда жил в село Водяное, находящемся тогда в Киевской области. И к подпольной работе меня приобщила директор школы, так как я был прилежным учеником. Я стал связным между двумя подпольными организациями, которые возглавляла сама директор школы. Затем был связным в партизанском отряде имени Кутузова, где и получил осколочное ранение. Так воевал до сорок третьего года, до Корсунь-Шевченковской операции, в которой тоже принимал участие. Затем попал на фронт и уже служил в регулярных частях. Закончил войну в Польше.

Вспоминая прошлое, скажу, что сложнее всего было служить в подполье, где приходилось остерегаться не только чужих, но и своих. Подпольщик не имел при себе ни оружия, ни цианистого калия, чтобы покончить с собой. Согласно статистике, у нас всего было 105 тысяч подпольщиков. Из них погибло восемьдесят процентов, а смерть подпольщика всегда мучительна. В нашей подпольной организации состояло 12 человек, из которых остался один я. В соседнем селе было 14 подпольщиков, из них осталось одна женщина, но она сейчас уже умерла. 

«Деточка, у нас партизанское соединение, а не детский сад»

Валентина Кожемякина:

- Война застала меня в шестнадцать лет в Белоруссии. Это был сорок второй год.  В один поселок ночью пришли партизаны – соединение Ковпака-Сабурова, уже утром я пришла устраиваться к ним. А мне комиссар говорит: «Деточка, у нас партизанское соединение, а не детский сад». А я говорю: «Я не детский сад, я состою в комсомоле». Он спрашивает: «А билет?» Показала: он у меня был за пазухой подшит.

Меня, тем не менее, взяли в отряд, а через две недели я стала членом бюро комсомольской организации, еще через месяц - секретарем комсомольской организации. Руководила комсомольцами, в том числе парнями, которые были значительно старше меня, и я их боялась. Когда пришли регулярные войска, нас стали распределять: кого в армию, кого отпускали домой – среди партизан было много бабушек и дедушек. Мне стукнуло восемнадцать лет, и я хотела пойти воевать дальше, но меня назначили секретарем Комаринского райкома комсомола тогда Полесской области, сейчас она называется Гомельской… Что сегодня вспоминается более всего, это то, что даже в сорок первом году, когда еще никто ничего не знал, всегда говорила: немцы никогда нас не победят.

За восставших словаков было даже небо

Борис Зверев:

- Я потомок старинного казачьего рода. У моей бабки по матери фамилия Дорошенко, я с детства играл саблями из лозы. И, наверное, неудивительно, что мне пришлось воевать. Хотя когда началась война, я закончил только седьмой класс, мне было четырнадцать лет. Это было в моем городе Никополе – там я крутился среди раненых. Меня поймал комиссар и спросил: «Чего ты тут крутишься? Умеешь читать-писать?» «Умею». «Читай раненым газеты, пиши письма. А я тебя поставлю на военное довольствие». Так я стал обслуживать раненых, а мне выдали красноармейскую форму, зачислили на довольствие. Это был госпитальный вагон, на котором я проехал две с половиной тысячи километров.

Сначала через Донбасс, потом дальше на восток, до Урала. Но уже в сорок втором нас отправили в Воронеж, а уже оттуда в Саратов, потом в Энгельс. Там я прекратил служить в госпитале, перешел в батальон аэродромного обслуживания. И когда мне стало шестнадцать, я сдал на права шофера и по аэродрому водил водомаслозаправщик, заправлял самолеты. В сорок четвертом меня отправили в Первое Московское военно-техническое авиационное училище связи. Закончив его, попал на фронт. Пришлось полетать на бомбардировщике П-2 в качестве стрелка-радиста. У нас на аэродроме, расположенном в Польше, как-то сели немецкие машины с чехословацким экипажем. Оказывается, это чехи и словаки попросили нас помочь чехословацкому восстанию. И командир выделил для этой цели девять машин. Мы бомбили фашистские доты, а потом в Нижних Татрах в узкой долине наша девятка бомбила немецкую танковую колонну, которая двигалась на восставших словаков. Вскоре я получил четыре ранения при бомбежке нашего аэродрома. После чего попал в госпиталь, откуда меня отправили в Москву, в свое училище, где сдал экзамены. Там и встретил Победу.

Записал Антон Зикора