Андрей Бенкендорф: сказать актрисе: “Давай снимай трусы и лифчик и будем репетировать”, – это было ужасно

Режиссура – это возрастная профессия...  Сын меня покамест не наказывает... Тяжелее всего работать с лошадьми и детьми...

Андрей Бенкендорф – известный украинский режиссер. Под его руководством вышли фильмы:  «Поездка через город» (1979), «Капель» (1981), «Благие намерения» (1984), «К расследованию приступить» (1987), «Работа над ошибками» (1988), «Балаган» (1990), «Снайпер» (1991), «Несколько любовных историй» (1994), «Бандитский Петербург», «Европейский конвой» (2003), «Наваждение святого Патрика» (2005), «Банкирши» (2006), «Бомж» (2006), «Старики-полковники» (2007) и другие. Недавно состоялась премьера очередной картины Бенкендорфа – “Елка, кролик, попугай”. О своем новом фильме, работе режиссера и развитии отечественного кинематографа в целом Андрей Александрович рассказал в интервью УНИАН

Андрей Александрович, у Вас довольно большой опыт работы в кинематографе. Первый фильм сняли в 1979 г. и продолжаете снимать до сих пор. Какие существенные изменения произошли в работе режиссера почти за три десятилетия?

Те времена и сегодняшнее время, во-первых, отличается тем, что тогда было прокатное кино, а сейчас, в основном, телевизионное, можно даже сказать на 100% телевизионное. Тогда деньги давало государство, а сейчас деньги дают спонсоры, или продюсеры - как мы их называем. В этом тоже есть большая разница. Если раньше основным требованием к кино была какая-то идеология, то сейчас на первом месте стоит зритель. В то время тоже существовало телевизионное кино, но это были фильмы. Они в общем ничем не отличались от прокатного кино, может только было больше крупных планов. Но, в целом, основное отличие было все же в направленности кинематографа.

Вы очень критично относитесь к “мылу”, но все же соглашались снимать “Бандитский Петербург” или “Европейский конвой”…

Я стараюсь снимать кино, а не эту мерзость под названием “телесериал”. Хотя телесериал телесериалу рознь. Я не могу сказать, что “Бандитский Петербург” или “Европейский конвой” или какие-то другие мои фильмы – это телесериалы. По своему качеству я стараюсь сделать их как кино.

В одном из интервью Вы сказали, что будут деньги – будет кино. Единственная проблема отечественного кинематографа – отсутствие финансов?

Как говорится, вопрос, конечно, интересный. Финансы, как ни странно, есть. Что надо? Продюсеру надо рейтинг, чтобы как можно больше зрителей включили телевизор и посмотрели этот фильм. Очень часто фильмы идут теперь “на потребу глядачу”. Что зритель хочет, то и получает. Это очень плохо. Кино обладает некоторыми функциями. Бесспорно, это функция развлекательная, но ведь еще есть воспитательная функция. Сейчас не кино воспитывает зрителя, а зритель воспитывает кино. Зритель, не обладающий никаким вкусом, заставляет продюсера, а тот, в свою очередь, режиссера, снимать всякую мерзость.

Выходит, что в кинематографе действуют те же законы экономики и спрос рождает предложение?

В общем-то, да.

А почему не возникает идей снимать какие-то серьезные, интеллектуальные фильмы и тем самым прививать хороший вкус зрителю?  

Потому что, как я уже говорил, спонсор требует от режиссера и от группы снимать “на потребу глядачу”. Я не знаю, насколько это удается мне и моей группе, но мы стараемся все-таки снимать какое-то кино. Какую-то мерзость типа “Исцеления морковью” или “любовью” (как оно там называется?) - мы снимать не будем. Во всяком случае я. Это никакого отношения к кино не имеет.

Недавно на одном из отечественных каналов была премьера Вашего фильма “Елка, кролик, попугай”. Вы говорили, что это не очередное TV-мыло. К  какому жанру вы относите этот фильм и чем он существенно отличается от подобных легких новогодних историй Байрак?

Честно говоря, я не смотрел Байрак – только кусочками. Мне кажется, что Байрак от картины к картине становится все серьезнее, ее продукт становится все лучше и лучше. “Елка, кролик, попугай” – это легкая ироничная картина. Там были свои цели, во всяком случае я их ставил перед собой и перед своей группой. По структуре - пьеса, одно место действия – квартира. Как из этого материала сделать все-таки что-то похожее на кино, чтобы зритель не заскучал и не затосковал от того, что все происходит в одной квартире? Мне кажется, в какой-то степени нам это удалось.

Что нужно сделать, чтобы украинские картины стали конкурентоспособные в Европе?

Вы так спрашиваете, что возникает проблема за проблемой. Нужен хороший сценарий и хорошая режиссура. А что такое режиссура? Режиссура – это сложная профессия, если по-взрослому брать, по серьезному. Это действительно профессия, которая включает в себя массу других профессий. Я сейчас скажу антипопулистскую вещь, но, мне кажется, что режиссура – это возрастная профессия. И мальчик или девочка, которые только закончили институт, по большому счету, не могут быть режиссерами. Все-таки должен быть какой-то жизненный опыт, какие-то устоявшиеся мысли или наоборот - будоражащие.

Ваш фильм “Несколько любовных историй” считают первым эротическим фильмом на постсоветском пространстве. Не сложно было быть первопроходцем в таком интимном жанре и насколько легко было уговорить актеров сниматься?

Ничего более сложного, смешного и странного у меня в жизни не было. Действительно, это было для всех очень непривычно и неожиданно. У нас ведь в стране не было ни секса, ничего -  детей находили в капусте или приносил аист. И в то время сказать актрисе: “Давай снимай трусы и лифчик и будем репетировать”, – это было ужасно. Но с другой стороны – было интересно. Не было даже культуры съемок. Когда актеры раздевались, собиралась вся группа, приходили какие-то рабочие. Я оглядываюсь и думаю: “Что за толпа стоит рядом?” Актеры тоже не знали как себя вести в такой ситуации: надо кричать чтобы все ушли или не надо? Это все были пробы. Более того, весь первый материал, который я снял, пришлось переснимать, потому что это была даже не эротика, а чернуха – волосы дыбом становились, когда увидели материал. Потом все пересняли и вроде у нас что-то получилось.

Ваша мама была режиссером знаменитых “голубых огоньков”. Это как-то повлияло на ваш выбор профессии?

Моя мама сначала была актрисой, а потом телевизионным режиссером. И я воспитывался в семье, где занимались искусством. Выбора не было. Было понятно что я пойду куда-то “туда”. Мне очень хотелось быть актером, мне очень хотелось быть сценаристом, писателем. Но потом мне показалось, что режиссура - это синтетическая профессия, которая вбирает элементы всех этих профессий. Довольно долго я работал телевизионным оператором. Я вообще довольно много профессий сменил в своей жизни. Я был даже секретарь-машинистка в Русском музее. Мне дома тогда говорили: “И будешь ты моя секретарем.” Надо было писать письма, а для меня это было сложно, и я уволился. Но я не умею печатать на машинке, и до сих пор остался безграмотным. Помню, поступая в институт, мне сказали: “Если неграмотный – пиши мало”. Я написал на 1,5 странички и сделал 21 ошибку. Это сочинение потом выкрали из сейфа, исправили 21 ошибку и еще оставили ошибок на тройку. У меня все было примерно как у Алексея Толстого. Он сидел в своем огромном доме, писал очередной роман и кричал двум своим маленьким дочерям: “Дети, сволочи, как пишется слово “вокзал”? Они ему отвечали: “Через “щ”, папочка!” Вот примерно так же и я. “Вокзал” или “вакзал” или через “щ”. Сейчас, правда, я стал немножко грамотнее. Сделаю наверное не 21 ошибку, а 20 (смеется).

Вы собирались снимать фильм по мотивам романа Ирэн Роздобудько “Зів’ялі квіти викидають”. Что тормозит начало съемок?

Роман очень хороший и прекрасный сценарий. Мне очень хотелось и хочется снять эту картину, но там что-то не получается. Я сейчас работаю на “Интермедиа Файно-Компани”,  и одной составляющей этой компании есть Егор Бенкендорф – мой сын. А у меня ничего в жизни дороже, чем он, нет. Его бросить я не могу. А он меня всегда загружает работой – не дает папе отдохнуть ни минуты. Я бы с удовольствием снял, но надо, чтобы продюсеры между собой что-то решили.

А как Вам работается с родным сыном в роли продюсера? Удается своим родительским авторитетом повлиять на него?

Егор – это другое поколение. И в своем деле он разбирается в тысячу раз лучше, чем я. Я что-то от него беру, чему-то учусь. У меня есть какие-то свои достоинства и их частично перенимает Гоша. Здесь идет взаимное обогащение. Я, между прочим, слушаюсь Егора. Раньше он слушался меня, а теперь вот наоборот. Единственное, он меня покамест не наказывает (смеется).

На каких фильмах Вы росли?

Я очень люблю режиссера Данелию. Это то, что мне нравится. Хорошие советские картины я люблю до сих пор – “Весна на Заречной улице”, например. Картины такого плана смотрю с большим удовольствием. Я на них учусь.

А как Вы оцениваете потенциал молодых украинских режиссеров?

Я их просто не знаю. Я варюсь в собственном соку. Не смотрю картин своих коллег.

Не смотрите из-за нехватки времени?

Стыдно сказать, но, наверное, не смотрю из-за отсутствия интереса. Я считаю, что в Украине есть очень мало режиссеров – прежде всего Кира Муратова, Роман Балаян, Вячек Криштофович. Был еще такой Володя Попков - умер буквально несколько месяцев назад. А больше я не знаю режиссуры.

Ваша картина “Исповедь Дон Жуана” создана по мотивам пьесы “Записки целомудренного бабника”. Какие есть существенные отличия между пьесой и фильмом?

Пьеса – это комедия, у нас это ближе к трагедии. Даже по законам жанра: если герой погибает  - то это трагедия, если терпит поражение – это драма. У нас герой погибает, и в пьесе тоже. Какая комедия? Тем более, он импотент. Что же тут смешного? Здесь плакать надо. Поэтому здесь мы сделали совсем иначе. Пьеса Анатолия Крыма очень хорошая, очень интересная, но сценарий все-таки переработался под кино. Это пьеса, которая сделана под кино.

Часто приходится отказываться от предложенных сценариев и что служит основным мотивом для отказа?

Очень часто. У меня сейчас лежит на столе штук 7-8 сценариев, которые предлагают снять. Я читаю и понимаю: или я не сумею снять, или я просто не понимаю (такое ведь тоже может быть) или мне это неинтересно. Иногда я вижу, что картина требует довольно больших финансовых затрат, а я понимаю, что таких спонсоров не будет. Здесь приходится выбирать, лавировать.

На съемках довольно часто происходят различные курьезы, необычные истории. Какие казусы происходили на Ваших съемочных площадках?

В фильме “Несколько любовных историй” были казусные истории. Мы снимали картину возле Ливадийского дворца. Там был какой-то дом отдыха или санаторий. Мы приехали и все отдыхающие, естественно, выбежали посмотреть костюмированное кино. Сели на лавочках, всем так интересно. У нас были героини-монашки, которые по сценарию фильма задирают свои рясы и бегут. Раньше ведь монашки не носили белье, а наши девчонки ходили на пляж загорать и, естественно, у них оставались следы от трусиков. И чтобы на попах не было следов от загара, гримеры должны были загримировать им попу. Но со временем актрисы так уже насобачились, что тут же на улице поднимали рясы, выставляли голые попы и гримеры начинали их тонировать. Народ начинает волноваться, не понимает, что происходит, тем более в те года. Нас там чуть не побили. 

Снимал картину “Благие намерения”, где работали маленькие детки. (Кстати, с детьми работать – это фантастика. Тяжелее всего режиссеру работать с лошадьми и с детьми: и те, и другие – естественные.) У нас был мальчик Леша, которому в одном эпизоде надо было плакать, а он не плачет. Я с ним и так, и сяк, и строго, - а он все равно не плачет. Подходит ко мне его бабушка и говорит: “Когда папа его ругает, он его за плечи берет, трясет и Леша плачет”. Я тогда беру его за плечи, трясу и говорю: “Будешь плакать, будешь плакать?” Он смотрит волчонком и говорит: “Теперь – нет!” Как-то еле-еле сняли этот эпизод, закончили работу, мне его стало жалко, я подошел к нему и говорю: “Лешка, прости меня. Это работа такая собачья. Я же тебя люблю”. И у него вдруг слезы. И я тут: “Текст помнишь? Давай”…

Была у меня в том же фильме “Благие намерения” и девочка Маша. У нее такая улыбка чудесная была и торчит один зуб впереди. И вот в середине съемочного процесса, когда у нас было снято пол картины, подходит ко мне Машка вся загадочная и говорит: “Все!”. Показывает ладошку с какой-то штучкой, потом открывает рот - а там ни одного зуба! Мы эту Машку хватаем и к врачу: “Приклейте хоть как-то”. А она говорит: “Не получится”. Это такой случай, который может перерасти уже в трагедию. Мы ее снимали потом пряча, особо не давали широко улыбаться. 

Беседовала Анна Ященко

УНИАН в Google News