Адвокат Степанов: Приговор Диденко – достаточно приемлемый

«Все заявления команды Тимошенко об изменении показаний Диденко не имеют оснований, это попытка найти крайнего, который, якобы, им все испортил на суде»...

«Все заявления команды Тимошенко об изменении показаний Диденко не имеют оснований, это попытка найти крайнего, который, якобы, им все испортил на суде»...

Игорь Диденко

5 сентября Печерский суд вынес приговор бывшему и.о. председателя НАК “Нафтогаз Украины» Игорю Диденко, признав его виновным, и дал ему три года лишения свободы с отсрочкой приговора на три года. Напомним, что перед вынесением приговора Игорь Диденко более года провел в СИЗО. В своем последнем слове он сказал, что подписал договоры о таможенном оформлении газа «РосУкрЭнерго», думая, что имеет на руках директивы Кабинета министров, а не личное распоряжение Тимошенко, и сожалеет об этом.

Напомним, что защита утверждает, что директивы были личным распоряжением Тимошенко. Команда Тимошенко обвинила Диденко в том, что он изменил свои показания под давлением.

Игорь Диденко, Олег Дубина и Юлия Тимошенко были главными действующими лицами газовой войны. Под тремя контрактами о поставках газа, о транзите, о переуступке права на газ из подземных хранилищ, который «РосУкрЭнерго» считала своим, стоит его подпись. Диденко посадили в СИЗО раньше всех. Сейчас бывший исполняющий обязанности главы Нефтегаза на свободе. Но не дает интервью. Мы попросили ответить на наши вопросы его адвоката Игоря Степанова.

Игорь Владимирович, как по-вашему, процесс над Игорем Диденко был политическим или действительно уголовным?

Он не был политическим.

Почему вы не хотели объединить дела Диденко и Тимошенко в одно? Оба дела, по большому счету, касались газовых контрактов. Это ведь вы хотели, чтобы дела рассматривались отдельно?

Конечно, я хотел, чтобы наше дело было выделено в отдельное судопроизводство. И объясню почему. Внешне это было одно дело о газовых контрактах, но по вменяемым фигурантам преступлениям это были совершенно разные дела. Диденко инкриминировали преступление против собственности, а у остальных фигурантов это были преступления в сфере служебной деятельности. В этих делах разные доказательства, разные свидетели, которые не пересекаются. Механическое соединение различных дел приводит только к затягиванию процесса для лиц, которые, к тому же, находились в тюрьме.

По словам вашего подзащитного, он не знал, что директивы – это единоличное распоряжение Тимошенко, и он сожалеет, что принял решение об оформлении газа РУЭ на их основании. Правильно я говорю?

Его последняя речь на суде была продолжительностью минут сорок. Он действительно говорил об этом, но это была одна фраза... В таком очень урезанном виде ее и передали журналисты.

Но хочу особо подчеркнуть, что Диденко никогда не говорил о том, что считает директивы указанием только Тимошенко. Он это говорил и подчеркивал это в свидетельских показаниях на суде у Тимошенко. «Я посмотрел, увидел слово «директивы», подпись ЮВ, печать Кабмина», – так сказал Диденко, давая показания в суде над Тимошенко. Он так и воспринимал директивы – как директивы Кабмина. То, что Диденко сказал в своем заключительном слове, – это то же, что он говорил на суде у Тимошенко, только переданное другими словами. Кроме того, это его личностное отношение к документу под названием «директивы», которое никоим образом не может быть использовано обвинением против Тимошенко. Это же не доказательство, это просто слова Диденко, отражающие его восприятие документа.

Тимошенко же не обвиняют в мошенничестве, в том, что она ввела кого-то в заблуждение. Ее обвиняют не в том, что кто-то что-то не так воспринимал. Если бы ее обвиняли в мошенничестве, то тогда его показания (не последняя речь в суде, а именно показания) о неправильном восприятии слова «директивы» могли бы играть какую-то роль.

Но ведь ее обвиняют в том, что она превысила свои полномочия и подписала их, не проведя их через Кабмин. Хотя это тоже спорный вопрос.

Слово «директивы» можно трактовать по-разному. Но обычно в украинском нормативном и политическом обиходе слово «директивы» относится либо к документам президента, либо Кабмина. А то, что она сегодня говорит – я дала поручение и назвала его «директивами», - не меняет внутреннего отношения Диденко к этому документу, которое было у него в период «газовой войны».

Вспомним 2009 год. Началась газовая война. Тимошенко, Дубина и Диденко находят выход с тупика, спасают ситуацию. И когда сегодня Диденко говорит, что он сожалеет, получается, что сожалеет о взятой на себя ответственности, о том, что выход был найден?

Мы все упускаем из виду, что человек год и два месяца провел в тюрьме. И как любой человек, потерявший год жизни, он жалеет, что подписал договора, думая, наверное, что за этим стоит коллегиальное решение Кабинета министров. Когда его взяли под стражу, его дочери было полгода, сейчас полтора. Когда она родилась, он мечтал быть с ней рядом. Мечтал, что сможет каждый день наблюдать, как она растет. Но у него забрали первый год ее жизни, очень важный год, когда младенец начинает осознавать себя человеком.

И я думаю, если сейчас спросить Тимошенко не для прессы, сожалеет ли она о подписанном документе – после месяца в тюрьме, - может быть, она сказала бы, что сожалеет. Тюрьма ведь психологически очень страшное место, и находиться там очень тяжело.

А вот экс-министр топлива и энергетики Продан на показаниях в суде говорил, что помнит это как личное поручение Тимошенко, и она была ему за это очень признательна.

Я не хочу это комментировать. Потому что в деле Диденко Продан не помнил вообще ничего. А потом как-то внезапно все вспомнил. Все его показания в нашем деле: ничего не помню, ничего не знаю. И мол, все документы, которые ему давали на подпись, формировались его службой. А на подпись ему приходило много документов, он подписывал…

Дело Тимошенко и Диденко приоткрывает темные места той газовой войны. Правда ли, что Ющенко отозвал делегацию 31 декабря во главе с Дубиной?

Я не знаю.

А Диденко с вами этим не делился?

У нас было много других тем для разговора в рамках нашего дела. Но Дубина на суде у Тимошенко говорил, что отзывал.

А Ющенко сказал, что не отзывал.

У меня нет оснований верить Ющенко, он заинтересованное лицо в газовом деле.

Вам не приходило в голову синхронизировать в каких-то местах защиту с командой Тимошенко? По крайней мере, про вас бы не говорили, что вы изменили показания, что вас поломали…

О какой синхронизации может идти речь? Каждое преступление глубоко персонально. Там же не банда была. Их судят не как подельников. Если бы Диденко для синхронизации сказал, что относился к директивам как к поручению Юлии Владимировны, он бы никоим образом не повлиял на положение Юлии Владимировны. Но, сказав неправду, он бы обманул следствие и суд, и объективно ухудшил бы свое положение. Потому что чиновник его уровня обязан понимать, что директивы как личный приказ премьер-министра Тимошенко хозяйствующему субъекту исполнятся не должны. И все эти заявления команды Тимошенко об изменении показаний Диденко – это попытка сказать: посмотрите – мы сделали все от нас зависящее. Но вот есть крайний, который нам все испортил.

Диденко уже второй раз пытаются сделать крайним – это как минимум некорректно.

Вы довольны приговором?

Учитывая, с какой статьи все начиналось и какая по ней была санкция – приговор достаточно приемлемый.

Вы добились трех лет условно. При том, что это не то дело, где судье можно заплатить валютой. Как вы вели переговоры насчет Игоря Диденко, с кем, о чем?

Все происходило исключительно в рамках действующего законодательства.

А влияло на судью то, как Диденко ведет себя в суде, дает ли интервью?

Игорь Диденко

При вынесении приговора каждый судья опирается на свои внутренние убеждения, основанные на законе. Но как любой человек, обладающий эмоциями, он конечно для себя отмечает, симпатичен ли ему человек, судьбу которого он решает. А вообще, вынесение приговора – это глубоко интимный процесс, который протекает у судьи в душе. Поэтому что влияло на судью, – может сказать только судья.

И телефонный звонок «свыше» не может повлиять на этот интимный процесс?

Не может… Повторю: что влияло на судью, – может сказать только судья (улыбается).

А вы следите за процессом над Тимошенко? Процесс над ней, по-вашему, тоже не политический?

Я не вникал в суть процесса над Тимошенко.

А можно обойтись на суде Тимошенко без показаний Путина и Миллера?

Если судья Киреев, объективно оценив имеющиеся в деле доказательства, вынес обоснованное решения, чтобы не привлекать Путина и Миллера, – значит, он решил, что без этих лиц можно обойтись.

Громкие судебные процессы подняли тему нашего Уголовно-процессуального кодекса. Вы видели проект нового УПК?

Да. Он достаточно прогрессивный и корректный, прежде всего, по отношению к подсудимым. Возможностей использовать свои права у обвиняемых, подсудимых и защиты будет больше. В нем более выражено равенство сторон защиты и обвинения.

Есть основания считать, что власть, чтобы выйти из ситуации по Тимошенко и отпустить ее, готова убрать из УК уголовную статью за превышение служебных полномочий. Насколько выверен и реален такой ход?

Да, я слышал, но не верю, что это произойдет.

В период руководства Нафтогазом Диденко задумывались большие проекты. Это были честные попытки сделать рынок прозрачным. Как этот период жизни трактует сам Диденко?

Об этом мы с ним не говорили. Конечно, он жалеет, что многое не было реализовано. Но кто знает, какой период нашей жизни лучший. Человек может жить интересно в любом периоде. Но если цели, поставленные властью по реорганизации НАКа в три предприятия, будут достигнуты, то это тоже приведет к прозрачности на рынке.

А Диденко верит в чистоту намерений власти?

Диденко и сам думал о такой реорганизации.

Его Европа обязывала об этом думать… Мы все-таки к Энергетическому европейскому сообществу тогда присоединились.

Да не потому, что Европа требовала. А потому что НАК – это непонятная структура. Просто непонятная, которая тормозит и Укргазодобычу и Укртрансгаз. Ведь практически все деньги, которые собираются от реализации газа в стране, через дойную корову Нефтегаз уходят в бюджет. Ни на развитие ГТС, ни на добычу денег не остается. Руководство Нефтегаза и Минтопа декларирует правильные вещи.

Как вы считаете, если бы защита Тимошенко и сама подсудимая вели себя по-другому, покорно, с демонстрацией уважения, это могло бы изменить ход процесса? Тогда Тимошенко бы позволили привлечь двадцать своих свидетелей?

Мне сложно отвечать на этот вопрос. Поскольку комментировать действия коллег сложно. Если они избрали такую линию, то, наверное, думали, что так лучше. Но я не вижу, чтобы они чего-то добились. Возможно, такая тактика была не совсем правильной.

Беседовала Лана Самохвалова