Ветеран Советской армии и УПА Дмитрий Жовтяк – о шовинизме, патриотизме и порядочности

Простые люди в России такие же, как и мы, это их политики больны шовинизмом... Пришли большеви-ки, так украинскую песню нельзя было спеть...

Дмитрий Жовтяк, отец экс-губернатора Киевской области Евгения Жовтяка, прошел в своей жизни две войны: против немцев, и против советского режима. Он был членом подпольной организации ОУН, за что был заслан в Сибирь, где отсидел девять лет. Господин Жовтяк-старший ответил на вопросы УНИАН.

ПРОСТЫЕ ЛЮДИ В РОССИИ ТАКИЕ ЖЕ, КАК И МЫ, ЭТО ИХ ПОЛИТИКИ БОЛЬНЫ ШОВИНИЗМОМ

Господин Жовтяк, кто такой националист?

Видео дня

Националист – это человек, который любит свою нацию, свой народ, свою землю.

Нас, националистов, всячески обзывают, но я знаю одно: нужно любить свою нацию и уважать другие народы, в том числе и россиян. Я долго жил в России и знаю, что простые люди там такие же, как и мы, это их политики больны шовинизмом. Раньше, когда слышали, что Украина должна быть независимой, так их коробило как гадину, разрубленную надвое.

В 17 лет Вы пошли добровольцем в Советскую Армию. Почему?

Дело в том, что в 1943 году местных руководителей УПА в нашем районе уничтожили во время карательной операции НКВД. Как-то верхушка партизанского движения собралась на совещание в соседнем селе, кто-то, наверное, донес, и их окружили и всех убили. Боевые отряды остались без руководства.

К тому же никто не предлагал мне идти в УПА, потому что мой дядя был коммунистом. Уйти в лес я не мог: если бы было какое-то малейшее предательство, то все подозрение упало бы на меня, ведь я родственник большевика, который служит оккупантам. Дядя не пускал меня в советскую армию, обещал броню. Но я понял, что моими руками будут загребать жар, то есть мне придется служить советской власти – сначала проверять документы у наших людей, а затем брать автомат и стрелять в своих. Поэтому я решил идти на войну. Мои одногодки уже были на фронте, и мне казалось, что все мамы в селе смотрят на меня с презрением и думают себе: «Вот наши сыновья воюют, а он тут ходит».

Немного погодя я догадался, что дядя понял причины моего поведения: нельзя поднимать оружие против своих. Когда я был в отряде, он начал помогать местному подполью. А незадолго до моего возвращения его убили заезжие партизаны – наверное, какие-то боевики СБ, проходившие через село.

Еще одной причиной того, что я пошел на войну, была ненависть к фашистам. Как-то я видел, как в Коломые они расстреливали наших ребят за то, что те самовольно пошли домой. Мне тогда было где-то 14 лет. Это происходили на центральной площади, сбежалось посмотреть очень много людей, и я себе подумал: «Немцев только пару человек, почему же наши люди не кинутся на них и не задушат их»? Ребятам зачитали приговор, и один сказал: «Палачам отдаю жизнь, Богу душу. Слава Украине!» – и ударила пулеметная очередь.

А вообще тогда все были для меня одинаковые, хоть немцы, хоть поляки, хоть румыны, хоть россияне, потому что то были враги, оккупанты.

ЕСЛИ ТЫ НАЦИОНАЛИСТ – ЗНАЧИТ, ТЫ ПОРЯДОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Как Вы воспитывали своих детей?

В советское время довольно много детей из патриотических семей не знали настоящей истории Украины. Потому что режим был настолько жесток, что родители боялись рассказывать о том. А детей нужно воспитывать сызмальства, они с пеленок должны знать, из какого корня растут. Должен сказать, что патриотизм неразрывно связан с честностью и порядочностью. Если ты националист – значит, ты порядочный человек, эти качества не существуют друг без друга. Именно так я воспитывал и Евгения. Расскажу одну небольшую историю. Я инвалид войны, мне дали машину, потом она поломалась, и я пошел на комиссию. Там поставили меня на очередь. А вы знаете, как у нас очереди идут.

Как-то просто поделился со своим сыном своим мнением, – я и не думал, чтобы он мне помогал с получением машины, хоть Евгений был в то время депутатом Верховной Рады. А он мне говорит: «Папа, ты любишь правду?» Говорю: «Люблю». «Если любишь правду, значит сиди в очереди так, как все». Его и с губернатора Киевской области сняли за то, что не дал олигархам разворовывать киевскую землю.

После войны Вы вернулись домой и начали работать в подполье ОУН... Как это произошло?

Пришел я с войны в январе 1946 года и в том же месяце связался с партизанами. Мы встретились ночью в соседнем селе, и руководитель районного провода Гонта назначил меня станичным в Рудниках.

Что такое станичный? Это негласный войт в селе или, как сейчас говорят, председатель исполкома. Станичный собирает в селе продукты и еду для ребят, которые воюют в отрядах, укрывает и лечит раненых, копает и поддерживает зимние укрытия. Незадолго до моего возвращения большевики ликвидировали в нашем селе подпольную сеть, и Рудники остались без станичного.

За несколько месяцев я организовал новое подполье. Кроме помощи партизанам, мы изготовляли и разбрасывали листовки, вывешивали сине-желтые флаги на праздники, не давали организовать колхоз – одним словом, оказывали сопротивление советской власти. Понимаете, это была наша земля, наша родина, нечего было там делать всяким чужакам! Весной того же таки года меня приняли в ОУН. Ночью в лесном партизанском лагере я произнес клятву украинского националиста и почувствовал, что теперь не сойду с этого пути до конца своих дней.

Какие люди были в партизанах! Настоящие герои, патриоты. Вот вам один случай. Как-то гарнизонники в селе Ильинцы наткнулись на укрытие, где скрывались трое девушек-партизанок – Надя, Аленка и Орыся. Им предлагали сдаться, но они начали отстреливаться, а когда патроны закончились – связались косами и взорвали себя гранатой. В тот же день взглянуть на их трупы выехали из Заболотова начальник районного НКВД и его заместитель. По пути им встретился местный парень, который вез почту из района, – он был в истребительном батальоне и у него был автомат. „Куда это вы едете, товарищ майор”? – спрашивает он у начальника. „А в Ильинцы... там трех бандеровок убили”! – говорит тот. Парень тогда слез на землю, поднял автомат – и в упор расстрелял обоих одной очередью. А тогда говорит кучеру: „А теперь вези их в Ильинцы”!

Вспоминаю своих друзей – Гонту, Черноту, Сивого, Скалу, Тура. Никто из них не уцелел, все полегли в боях 1946–1947 годов. Дольше всего продержался Хмара. Убили его в 50-х годах, когда я уже был в лагере. В день его гибели приснилось мне, как будто очутился я в саду моего крестного отца. Как будто весна, вишни цветут, и вижу – бежит Дмитрий (Хмара – это было его псевдо, а звали его Рожок Дмитрий Прокопиевич). Пробежал он по саду, споткнулся и упал. Подхожу, а он, раскинув руки, лежит в какой-то яме и смеется.

А через месяц написали мне из дома, что именно в тот день в бое с большевистскими оккупантами погиб Хмара и его друг с псевдо РБ (начальные буквы лозунга „Революція будет”!)

Все эти фигуры, все эти бурные годы я описал в документальной повести „Чорний ліс”. (Прочитать повесть можно здесь.)

КОГДА ПРИШЛИ БОЛЬШЕВИКИ, ТАК ДАЖЕ УКРАИНСКУЮ ПЕСНЮ НЕЛЬЗЯ БЫЛО СПЕТЬ

Не казалась ли Вам безнадежной борьба против советского режима?

Я видел ту силу, которая воевала на фронте, и понимал, что непросто будет с ней справиться. Говорили, Бандера был в союзе с немцами. Он ни с кем не был в союзе, потому что хорошо знал, что независимость нужно самим получить – союзник не придет как союзник, а как оккупант.

Ясное дело, я знал, что мы не победим, но был убежден, что мы своей жертвенностью проторяем путь к будущей свободе Украины.

И, как видите, свобода пришла. Рад, что я дожил до того момента и что я являюсь свидетелем того, что Украина есть. Правда, она не та, за которую мы боролись, но я верю, что она будет такой.

Откуда у Вас такая революционная натура?

(Смеется.) Я своему сыну говорил: если у меня были его образование и годы, то я за два года сделал бы в стране переворот.

Знаете, когда мы были под Польшей, нам никто не запрещал разговаривать на украинском, ставить в школе свои спектакли, петь народные песни. А когда пришли большевики, так даже песни украинской нельзя было спеть – это считалось национализмом.

В тюрьму Вы попали из-за того, что Вас кто-то предал. Часто ли предавали подпольщиков?

Нет, не часто. На моей памяти из трех или четырех районов нас было только шестеро, кого предали.

Понимаете, партизан не мог выжить без поддержки местного населения. Он был должен где-то и зиму перезимовать, и поесть что-то, переодеться. Все помогали партизанам, весь народ.

Меня в МГБ и не били, потому что я сразу увидел, что то предательство, им все известно, и вел себя соответственно.

А других сильно били. Когда моего односельчанина Фармугу привели на очную ставку, я его узнал только тогда, когда он заговорил. Он был фиолетового цвета, так его били.

В ЛАГЕРЕ МЫ БИЛИ БЛАТНЫХ И ЗАЩИЩАЛИ ЯПОНЦЕВ

Сколько лет Вы отбыли?

Девять. В 56-ом году меня выпустили. После освобождения я еще остался в Инте работать на шахте. Через два с половиной года получил травму и уехал домой.

В лагере у нас была подпольная организация, мы били блатных и установили свой порядок. Как-то мне из дома пришла посылка, блатные у меня ее отобрали. Я сказал: «Все! Больше брать не будете!». И начал организовывать ребят, чтобы бороться с теми блатными.

Их специально подселяли к нам, чтобы уничтожать бандеровцев. Они сидели в тюрьме вместе с нами, но имели поблажку. Например, на работу шло 30 человек. Пятнадцать наших работали, а пятнадцать блатных – старший, младший, шестерки, – сидели и играли в карты.

Наши ребята от недоедания умирали как мухи, потому что блатные забирали весь паек. Но когда мы организовались, то взяли шефство над кухней, и я сказал повару: «Дашь кому-то ложку каши на сторону – прибьем»!

Паек был такой, чтобы только ты не умер.

Там, на Инте, был страшный мороз. Сначала я работал на дорогстрое, копал траншеи. Нужно было выкопать яму метра два глубиной и двадцать метров в ширину. Мерзлота доходила до метра, а дальше шло болото. Представьте себе, как это в такой мороз в болоте возиться или долбать замерзшую землю.

За год мы создали целую подпольную организацию, которая охватывала весь Интинский промышленный район. У нас была разведка, служба безопасности, система оповещения, которая позволяла за десять минут собрать несколько сотен бойцов. Главным заданием организации была борьба с блатными. Было решено взять под защиту узников всех национальностей, в частности японцев, которые очень страдали от блатных. Я говорил: «Вот они разъедутся по миру и скажут о нас доброе слово». И впоследствии было так, что как идет колонна японских военнопленных и видит бандеровца, – все как один шапки снимали, так уважали нас! Когда их освободили, то доходили до нас слухи, что они давали интервью японской прессе и рассказывали о том, как спасали их от смерти в советских лагерях бойцы УПА.

ЕЩЕ КОГДА СОВЕТЫ, ТЕРЯЯ СВОИ КИРЗЫ, ОТСТУПАЛИ К МОСКВЕ, ОУН УЖЕ НАЧАЛА БОРЬБУ С НЕМЦАМИ

Считаете ли Вы, что воины ОУН–УПА могут праздновать День победы вместе с воинами Советской армии?

Знаете, я был и в Советской армии, и в ОУН, так что праздную День победы. Но для меня все они оккупанты – и немцы, и советские воины.

Собственными глазами я видел, как советские офицеры отдавали приказы расстреливать пленных немцев, молоденьких мальчиков, которые уже сдались. А в чем они были виноваты?

Однажды молоденький немец прибежал сам сдаваться, потому что его рту всю перебили, а офицер Смирнов его расстрелял на месте.

А коммунисты, которые протестуют, чтобы оуновцев не признавали участниками войны, – глупые козлы.

Война есть война. Почему, например, французы всех признали участниками войны, в том числе и тех, которые были в движении сопротивления? Потому что это был свой народ. Так что, воины УПА воевали за Германию?! Ложь!

Еще когда советы, теряя свои кирзы, отступали к Москве, ОУН уже начала борьбу с немцами. Это произошло после 30 июня, когда Бандера во Львове провозгласил Украинское государство, а его арестовали вместе со всей верхушкой ОУН и бросили в концлагерь. Остальная организация ушла в подполье и начала воевать против немцев.

Чекисты даже над мертвыми воинами издевались. Тела убитых партизанов привозили в село, складывали на выгоне и били их ногами, спрашивая, чьи это дети. А мама не имела права признаться, что это ее сын, потому что сразу ее и целую семью вывезли бы в Сибирь.

А Вы куда дошли во время войны?

До Берлина. Во второй раз меня ранили на окраине Берлина.

Это произошло 26 апреля, а 8 мая закончилась война. Знаете, во время войны я был в таких боях, что несколько раз из моего батальона оставалось всего несколько человек, такое глупое было командование. Нас гнали напролом. Например, воевали американцы и, когда встречали немецкое сопротивление, пускали сначала танки, самолеты, а затем уже пехоту.

А у нас только «кукурузник» какой-то пролетал, а тогда посылали пехоту и все. Когда мы форсировали Одер, то был унас один миномет. И это называется прикрывать огнем?!

Во время форсирования из батальона нас осталось только двое. Нужно было идти в наступление ночью, а штурм начался лишь на рассвете. Привезли сорокалитровый бачок спирта, сказали: «Пейте, ребята!» Правда, я ни разу не пил, потому что знал, что в бою спирт не поможет, а только навредит.

Так что, солдат пьяными посылали в бой?

Конечно. Перед боем всегда привозили спирт. Такое глупое командование было. Говорили, для храбрости, а ведь не храбрым нужно быть, а внимательным. В бою ты должен видеть каждую веточку.

Когда форсировал Одер, пуля просвитела возле самого уха, только щеку зацепила – почувствовал, как ручеек крови потек.

А как Вас ранило в Берлине?

Мне угодила пуля в ногу.

Говорили, Кравченко (бывший министр внутренних дел Украины. - Авт.) себе дважды стрелял в голову. Это есть чушь собачья! Не мог он себе выстрелить второй раз. Меня когда ранило, я только почувствовал, как что-то горячее по телу прошло, и потерял сознание.

Вы прошли две войны. Какой кажется вам современная Украина?

Помню, пели мы смолоду: „Хлопці, підемо, боротися будемо за Україну, за рівнії права...”

Так что ж это за Украина, когда в ней горсть подонков карманы набивают фабриками и заводами, а люди за чертой бедности? Как это можно за год-два стать миллиардером! Разве это равные права? Разве за эту Украину мы боролись? Но, молодежь подрастает, думаю, она поймет, что с этим злом нельзя мириться.

Беседовала Оксана Климончук