Режиссер Ярослав Лодыгин: Мне, порой, говорят, что «Дикое поле» получилось незаконченным... Но если знать, что потом произошло на этих землях, и продолжает происходить сейчас, это и есть финал истории

Для Ярослава Лодыгина «Дикое поле» – его дебютная работа. Художественный фильм по мотивам романа Сергея Жадана «Ворошиловград» создавали более семи лет.

Действия картины происходят в небольшом городке на востоке Украины. Однажды утром главный герой по имени Герман получает странный звонок: его родной брат исчез, оставив свой скромный бизнес – автозаправку. И теперь Герману нужно ехать в родные края и разобраться в ситуации на месте…

История создания «Дикого поля» долгая, более семи лет. Основная идея, которая сразу бросается в глаза при просмотре фильма – это о важности и необходимости защищать свое. Если бы вы снимали фильм до 2013 года, как думаете, выбрали бы эту линию центральной? 

Конечно, выбрал бы. Просто, возможно, она не имела бы такого подтекста и значения, воспринималась бы в тот момент по-другому. А сейчас – примерно также, как и воспринимается. Я много раз говорил, что у хороших писателей, таких, как Сережа (Сергей Жадан, - УНИАН), есть какой-то дар предчувствия.

В СМИ «гуляет» информация, что было написано 13 вариантов сценария. Почему не подошли первые 12 вариантов? 

Нужно говорить о драфт-вариантах сценария. Это не значит, что предыдущие варианты мы выбросили и написали новые. Имеется ввиду, что мы написали, посмотрели, почитали, обсудили, поняли, что убрать, а что добавить. Когда мы так проходимся «расческой», возникает новый вариант сценария и так далее. Категорических вариантов мы с Сережей сделали шесть. Когда уже потом пригласили Наташу Ворожбит, она начала с нуля писать. Уже от ее первого драфта мы сделали еще несколько вариантов сценария, вплоть до съемочного.

По факту, было три сценариста: вы, Сергей Жадан и Наталья Ворожбит. Были ли между вами какие-то особенные противоречия?

У нас не было противоречий, было обсуждение, творческий процесс. Возникающие проблемы были очевидны нам троим, поэтому мы просто пытались их решить. К примеру, структурные проблемы (книга ведь длиннющая, а сценарий должен быть коротенький). В конечном счете, я взял на себя ответственность за финализацию этого процесса, мне ведь потом снимать. 

А были ли какие-то сцены, за которые вы, как режиссер, боролись, чтобы их оставить?

Мне не с кем было бороться за то, что я хочу сделать. Ни с Жаданом, ни с продюсерами. Слава Богу, у нас получилось построить открытый, доверительный процесс создания картины. Любое принятое решение имело какие-то причины, все были в курсе этих причин. Были какие-то сожаления, но я понимал, что это неизбежно. 

К примеру, многие пишут, что «не хватило футбольных сцен, а мы так хотели...». Да, в книге эти сцены описаны очень красиво, и даже в сценарии они были. Мы нашли локацию, были герои, актеры, костюмы. Но за неделю до начала съемок, чтобы еще раз посчитать хронометраж, мы со вторым режиссером Лешей Смоляром проиграли в ролях весь сценарий. И вдруг поняли, что у нас в сценарии лишние сорок минут, и это как раз были футбольные сцены. Ведь, если выбросить из сценария что-то другое, то основная история развалится. Футбольная история очень красивая, но главную историю практически не рассказывает. Без нее – можно. Без чего-то еще, но с ней – нельзя. 

Были ли сцены, которые пришлось вырезать на монтаже, и сейчас жалеете?

Я не жалею ни о чем. Если бы жалел, фильм бы продолжал монтировать. Единственное, чем я немножко расстроил и актера, и себя, что в фильм не попали эпизоды с персонажем Боликом. В книге есть двоюродные братья Болик и Лелик, а мы сделали одного персонажа. Его играет мой прекрасный харьковский друг и артист Миша Кабанов (он есть в титрах). 

В самом начале фильма, в квартире Германа, происходит совсем немного событий: он просыпается, слышит телефонный звонок, почистил зубы и ушел. А изначально у нас была целая история: он общается с Боликом, отпрашивается в эту поездку (у них ведь квартира совместная, которая выполняет роль еще и офиса Германа и Болика). И был второй эпизод, связанный с Боликом, уже перед самой развязкой фильма. Болик приезжает к Герману на заправку, пытается убедить его вернуться в Харьков. Говорит, мол, это даже не бизнес, что ты здесь делаешь, а Герман отвечает – это больше, чем бизнес. Но это были два полноценных эпизода минут на семь-восемь. Мы поняли, что темпоритмически из-за них в начале теряем, а в конце – разжевываем зрителям выбор главного героя. Мне не хотелось особо ничего разжевывать, при этом еще теряя темп. Так что, эпизоды мы исключили. Возможно, если когда-то будет более длинная версия фильма, вернем эти сцены. Тогда фильм будет чуть по-другому выглядеть. 

Несколько вопросов о съемочном процессе. У вас собралась звездная команда: сценарист Наталья Ворожбит, известный оператор Сергей Михальчук, прекрасные актеры. Вы же – дебютант. Вам свойственен «синдром самозванца»? Не возникало ощущения, что вы, дебютант, среди них делаете?

Если и было такое ощущение, то очень быстро ушло. Это очень хорошие люди и настоящие профессионалы. Они быстро поняли, что я хочу сделать, поэтому с ними было очень легко работать. Знаете, есть некоторые интересные критики, которые говорят о фильме «Дикое поле»: вот, картинка прекрасная, актеры отлично играют, музыка хорошая, но режиссуры – нет...  Так вот, я думаю, как это - нет режиссуры, а кто все собрал в один «бульон»? Понимаю, для тех, кто мечтал сделать фильм, учился на это, но так и не сделал или сделал «не очень», мой фильм может быть возмутительным фактом. Но для меня это, наоборот, манифест: вставайте и делайте кино. 

Читала, что вы заставляли актеров очень много репетировать…

Я им предложил. Сейчас же актеры, особенно, с большим сериальным бэкграундом, отвыкли репетировать. Этой фазы вообще нет в производстве сериалов. Поэтому да, мы много репетировали в Киеве, ездили на экспедиции в Старобельск, чтобы посмотреть на людей, ощутить темп места. Для некоторых из актеров не совсем были понятны определенные вопросы, экономический и социальный контекст всей истории. А мне хотелось, чтобы каждый актер хорошо понимал того, кого играет. Поэтому кто-то учился в футбол играть, кто-то – машину водить, кто-то – мопед, кто-то рейдеров изучал.

И как же происходило изучение рейдеров?

Мы давали им оружие и заставляли отжимать кукурузные поля (улыбается, – УНИАН). Я попросил своих знакомых, которые занимаются бизнесом, познакомить меня с людьми, имеющими отношение в прошлом или в настоящем к рейдерству. Этих людей я знакомил с актерами, чтобы они объяснили, что стоит за этим словом с точки зрения души человека. Мы садились, обсуждали, они рассказывали, что и как. 

А Горбунова с кем знакомили? 

Горбунова ни с кем не нужно знакомить. Его лучше вообще в последний момент выпускать на площадку. (Алексей Горбунов играет бывшего наркомана, ставшего пастором, – УНИАН).

То есть он не репетировал?

Нет, не репетировал. У него и график был напряженный. Ну, Леше и не нужно репетировать, он очень вовлеченный, всегда пытается понять на своем уровне, разобраться в том, что происходит. Он никогда не игнорирует общественный нерв, как это делают многие актеры. 

О Горбунове вы рассказывали, что очень мало актеров могут отвлечь внимание зрителей от него… Попробуйте оценить отстраненно, как зритель, ваша команда актеров справились с поставленной задачей, не потерялись на его фоне?

Конечно, мы же так и подбирали. Мне было очень важно, чтобы все выглядело, как ансамбль. У нас актеры – люди разных поколений, разных актерских школ, кто-то вообще сам себя научил. Тем не менее, мне кажется, все они смотрятся в одной стилистике. Словно давно играют вместе. И это тоже благодаря репетициям, тому, что ребята много времени провели вместе вне площадки, погружаясь в место, гуляя по Старобельщине.

Вы неоднократно в интервью говорили, что жители Старобельска сначала не понимали, почему вы вообще приехали снимать к ним кино, мол, что у них тут такого… Со временем это отношение изменилось?

Да, вначале мне так показалось... Но я не был в городе после окончания съемок и не могу сравнить, поменялось ли отношение местных. Они с нами общались, много людей мы наняли в команду. Потом наши ребята делали аудиогид по Старобельску (можно скачать, приехать в Старобельск – ходить и слушать о съемках, исторических местах, наши аудио-комментарии). Старобельск ведь небольшой городок, тысяч сорок там живет. Там есть две местные газеты «Вестник Старобельщины» и «Телегазета», которые писали практически о каждом дне наших съемок. Я обещал, что покажем там фильм, и сожалею, что до сих пор этого не сделали. Мы покажем, просто ищем технические и финансовые возможности, ведь кинотеатра в городе нет. Кстати, такая ситуация с кинотеатрами почти во всех небольших городках на востоке, и как же туда будет проникать новая украинская культура?

А не знаете, что стало с бутафорной заправкой? 

Мы спрашивали у местных, может быть, кому-то в городе интересно сделать там какой-то киногородок, можно было бы открыть барчик. Но поняли, что, на самом деле, это особо никому не нужно, и решили разобрать ее спокойно и цивилизовано. Чтобы оно там не гнило и не подвергалось вандальным атакам. Разобрали, продали металл и вернули себе часть расходов.

Читала, что у вас были определенные организационные сложности съемок в Старобельске ввиду того, что этот город входит в зону Операции объединенных сил. Расскажите об этом больше.

Съемки длились два месяца: около месяца в Старобельске и около месяца в Киеве. Старобельск сейчас – это административная столица Луганской области. Со времени начала войны население города увеличилось практически вдвое из-за переселенцев. Туда переехал Луганский национальный университет, там военный штаб, штаб СБУ. Сейчас это важный город. А когда-то это был один из городов Гуляйполя Нестора Махно. Это городок описывали Ильф и Петров, а до этого было курортное местечко с целебными водами и прекрасной речкой Айдар. Но это все контекст. 

По факту, Старобельск – это уникальный архитектурный ансамбль уездного города N, которых у нас, на самом деле, в стране не сохранилось. И это еще все не осознали. Место очень приятное, комфортное, хорошо спланированное. Только вот, легче в Париж слетать, чем в Старобельск съездить. 

Сейчас город с отрезанным железнодорожным сообщением и находится за блокпостами, добраться туда можно только по разбитой дороге. Все это замедляет очень много вопросов касательно торговли, бизнеса, развития, образования, сообщения с Украиной. Даже просто течение времени там совсем другое. Также многим может показаться, что ехать туда вообще рискованно, ведь это зона ООС (Операции объединенных сил, – УНИАН). Да, ввиду этого, у нас были ограничения. Все серьезно проверялось. Взрывать там было довольно сложно. В фильме есть эпизод – подрыв бензовоза – это было целое событие для города. Пожарные приехали, «скорые»... И все равно мы не могли заложить такую взрывчатку, как в Киеве бы заложили. Пришлось потом дорабатывать это взрыв, дорисовывать.

А какие съемки вы проводили в Киеве?

Часть массовых сцен сняли под Киевом, потому что много людей не могли привезти в Старобельск, костюмов было очень много. Сцену с самолетом вынуждены были снимать под Киевом, все, что связано с железной дорогой. В Старобельске ведь железной дороги, по сути, нет. Есть действующий вокзал и небольшой кусок «железки», которая упирается одной стороной в оккупированную территорию, а другой – в Россию. Фермеров, в том числе, Жадана тоже здесь снимали.

Долго искали подходящий бар для Горбунова, такой, знаете, чтобы аж запах определенный был... Так вот, оказалось проблематично найти кинематографичный гендель. Была бы возможность – сами построили, но у нас такой возможности не было. В Старобельске выбирать особо не из чего. Искали бар уже в Киеве, и нашли на Борщаге. Кстати, почти не декорировали, бар действительно называется «КПЗ», и в нем реально есть решетка, через которую заказывают в фильме. Мы только лампы там поменяли и стены немного.

Поговорим немного о персонажах. Вы в интервью всегда говорите о том, что главный герой Герман закончил тот же ВУЗ и даже тот же исторический факультет в Харькове, что и вы. Возникает ощущение, что вы намеренно на этом акцентируете…

На самом деле, нет. Просто у меня часто спрашивают, почему я захотел эту историю снимать. И я вспоминаю, что очень привязался к герою, который по каким-то характеристикам похож на меня. Это первое, что меня зацепило в книге.

Рубашка, которую Герман носит в фильме, ваша. Как так получилось?

Да-да. Мы делали примерки в Киеве, выбрали ему несколько вариантов одежды, решив, что уже на месте определимся с основным. В этом вопросе важный голос был у оператора Сергея Михальчука – ведь мы говорим о работе с цветом в кадре, цвета в одежде должны сочетаться с доминирующими цветами вокруг. Он, конечно, главный художник по колористике.

В общем, перед первым съемочным днем делали примерку, а Михальчуку все не нравилось. Тут вышел я в этой рубашке (мне ее мама купила когда-то в Харьковском стоке гривен за пятьдесят, по-моему), и Михальчук говорит: «То, что нужно. Давай померяем...». Кстати, эта рубашка мне очень нравится, она такая мягкая, очень уютная, сейчас у костюмера лежит, нужно забрать (улыбается, – УНИАН).

Так вот, по поводу вашей рубашки. В одной из прочтенных мною рецензий автор обращает внимание, что вы своего героя не переодеваете. В книге Герман меняет одежду, и это было прямое объяснение его решению остаться на Донбассе, а у вас в рубашке так и остается… Почему же вы его не переодеваете? 

Рад, что есть критики, заметившие такую небольшую деталь. Она, в том числе, может отсылать к проделанной нами работе адаптации книги к сценарию. В отличие от книги, где действия разворачивается в течение месяцев, и, конечно же, Герман и прическу меняет, и одежду, на экране мы видим дней десять подряд из жизни Германа. Даже с собой в поездку он у нас берет только самое необходимое: телефон, наушники, мп3-плеер. Этим мы подчеркиваем его намерение быстро вернуться в Харьков. Это символизм того, что он не собирался задерживаться. 

Когда история разворачивается дальше, появляются варианты его внешнего вида. Это какие-то футболки, условно, брата (мы решили так назвать для себя с костюмерами), которые он поддевает под рубашку. У нас были кадры, когда мы его переодели. В этих сценах он с Ольгой едет на мопеде, сам за рулем и в другой одежде – то есть, становится понятно, что он остался. Но эти кадры не вошли в фильм, ведь показанная нами история развивается для Германа настолько стремительно, что думать об одежде нет времени. 

Прокомментируйте, пожалуйста, цитату из уже другой рецензии: «Временами фильму Лодыгина начинает мешать юношеский максимализм, поэтому диалоги некоторых персонажей иногда слишком переполняются пафосом и желанием сценаристов добавить в них максимальное количество жизненной мудрости». Чтобы вы на это ответили?

Во-первых, в фильме практически отсутствуют реплики, написанные не Жаданом. Поэтому эти вопросы и закидоны можно переадресовать Жадану, его юношескому максимализму и желанию морализировать. Я очень люблю, как разговаривают персонажи в его книгах, поэтому для меня было важно эти диалоги сохранить. В этом мире, которые мы создавали, единственное, что звучит естественно и натурально – это то, что он сам написал. Когда я это понял, то старался контролировать актеров, чтобы было меньше импровизаций. Потому что, думаю, очень сложно импровизировать лучше, чем Сережа написал. Есть даже некоторые монологи (к примеру, пастора в баре), которых нет в книге, но это тоже Сережа написал специально для сценария. И, кстати, что значит слишком много? С чем мы сравниваем? А где не слишком много? В каком фильме вообще эти вопросы поднимаются?

Главную роль Германа мог сыграть танцор Сергей Полунин, он проходил у вас пробы. У себя в твиттере на днях вы написали, мол, вздохнули с облегчением, что не Полунин стал играть...

Да, после того, как он написал здравицу Путину...

Да, я поняла, к чему был ваш твит. Как думаете, то, что Полунин не попал в фильм, это, цитируя героя вашего фильма, «божий промысел»? 

Не только «божий промысел», но еще и трезвый рассудок. Он, конечно, талантливый артист, и говорить в кадре может. Но для него нужно было бы гораздо больше времени на подготовку, ведь у человека нет достаточного количества навыков сразу поймать всю историю. А времени не было. Сейчас, конечно, его участие было бы интересным поворотом ...

Еще какие-то примеры удачного «божьего промысла» в процессе создания своей картины вспомнить можете?

Мне кажется, что абсолютный «божий промысел» – это погода. Если бы в августе 2017 года в Старобельске было пасмурно целый месяц, это было бы совсем другое кино. А нам хотелось сделать именно солнечный фильм, чтобы от солнца прямо пот на лбу выступал... И вот, все дни, пока мы целый месяц снимали в Старобельске натурные съемки, ни одной капельки не упало. А как только закончили снимать натуру, буквально через десять минут начался дождь. Мы только и успели, что перебежать в вагончик (у нас было полдня съемок на натуре, а еще полдня – в вагончике Кочи). И больше мы на натуре в Старобельске уже не снимали. Тогда мы только и говорили, мол, это «божий промысел» какой-то.

В фильме один из антагонистов, Николай Николаевич, говорит с главным героем «азировкой».

Мы никогда не делали «азировку», даже не вспоминали об Азарове, хотя язык действительно играет важную роль – у всех персонажей он получается какой-то свой. Николай Николаевич использует язык, как инструмент влияния. Он думает: о, украиноязычный (Герман говорит на украинском языке, – УНИАН), попробую перейти... Но он плохо знает украинский язык, плюс, не очень его уважает, и получается также, как получалось у Азарова. По тому, как Николай Николаевич предпринимает попытки использовать украинский, видно, где он все еще пытается договориться с главным героем, а где – уже нет.

По сюжету, злодеи пытаются отжать у главного героя заправку. Можно ли зрителю здесь проводить параллели: воспринимать историю рейдерства как прямую аллегорию на будущее военное вторжение на Донбасс?

Можно, конечно. Теперь это очевидная метафора. Мне порой говорят, мол, а что с финалом фильма, как-то получилось незакончено... Если знать, что потом произошло на этих землях и продолжает происходить сейчас, то вот вам и финал истории.

Ранее вы говорили, что актриса, играющая школьницу Катю, родом из Львовской области и реально боялась, что на Донбассе за украинский язык ее могут побить… Как думаете, какой потенциал у «Дикого поля» в глобальном понимании изменить представление украинцев о Донбассе и его жителях?

С Женей Муц, которая никогда не была на Донбассе (как и большинство людей из нашей команды), небольшая трансформация произошла. Не знаю, полюбила ли она это все... Не думаю. Но точно лучше узнала. Читал отзывы о фильме людей с западной Украины, которые не были на Донбассе. Они говорят, что как-то все у нас не реалистично, так не бывает, «не может быть».При этом, для людей, которые родом с востока (и, в основном, там уже не живут), этот фильм стал открыткой из детства. Он им показался очень теплым и правдивым. Это интересно, правда? Для меня то, что в этой картинке и героях эти люди узнали себя, своих старых друзей, окружающих - это самое ценное.

Знаю, что по Старобельску поползли слухи, что в фильме мы их показываем недальновидными гопниками. Я сожалею, что есть такие подозрения, ведь это совсем не так. «Дикое поле» – это совсем противоположное изображение жителей востока, чем, к примеру, в фильме у Лозницы («Донбасс», - УНИАН).

Вообще, мне кажется, этот фильм – хороший повод подумать. Но массовый эффект вряд ли сейчас случится, хотя мне бы очень хотелось. Возможно, когда по телику его покажем в следующем году... А пока украинские кинотеатры не очень дружат с украинским кино.

Раз уж мы перешли к прокату. Почитала обсуждение в фейсбуке, пользователи сорятся и спорят, что лучше сходить на «Дикое поле», чем, к примеру, на «Бешеную свадьбу…», потому что первый фильм – о философии и глубине, а второй – примитивный юмор. Есть ли вообще ценность в этих спорах? И что думаете о дискуссии аудитории о том, какие фильмы нужны украинскому кинематографу, а какие – нет?

Ценность в этих спорах, конечно, есть. Мы ведь начинаем думать, проецировать. Нравится, не нравится – не имеет значения. Раньше вообще обсуждать нечего было. На днях были на круглом столе о том, что нужно украинскому зрителю в кино. Собрались на обсуждение кинотеатры, дистрибьюторы, продюсеры, режиссеры. И тоже было это какое-то противопоставление (ну, так по прокату вышло) фильмов «Дикое поле» и «Бешеная свадьба». Я убежден, что и такие, и такие фильмы нужны. Но результаты проката кардинально разные (хотя прокат продолжается у обоих лент). Конечно, большая часть аудитории привыкла воспринимать кино, как попытку облегчить жизнь, посмеяться. Но даже в этом плане, я не считаю, что «Дикое поле» – это фильм, который пригружает. В нем, конечно, есть философские подтексты и мифологические смыслы, но его гораздо легче смотреть, чем прочитать книгу какого-то Шопенгауэра …

И вот на этом круглом столе обсуждали, какие фильмы нужны в кинотеатрах. Может быть, есть фильмы, которые не нужно там показывать, если нет аудитории, готовой их смотреть? Только я считаю, что в нормальной стране в кинотеатрах должны идти разные фильмы. По всей Европе национальный кинематограф растет и отбирает большой кусок у Голливуда по бокс-офису (кассовые сборы, – УНИАН). У наших стран-соседей во всех топ-десять по сборам пятерка – это национальные фильмы.

А у нас, кроме того, есть большая часть аудитории, которая перестала ходить в кинотеатры, привыкнув, что там только фильмы категории для забыться/повеселиться. И эти люди часто очень поздно узнают о прокате в кинотеатрах фильмов другого рода, как «Дикое поле». Но, думаю, это явление временное.

«Дикое поле» в прокате осталось в Киеве и в Луцке?

По-моему, да. У нас за второй уикенд было минус сто экранов сразу. Вообще до смешного доходит... К примеру, как было в кинотеатре в Хмельницком. Мы туда приезжали с актерами, делали презентацию фильма, был полон зал людей, все остались очень довольны, стоя аплодировали. Мы уехали – и в этом же кинотеатре потом нет ни одного сеанса фильма. Ну, это уже странно... И вот такого много очень.

Вообще, мы, как индустрия, с этой системной проблемой сейчас столкнулись впервые: появились украинские фильмы, а украинские кинотеатры к ним не готовы. Время одно, залов мало, репертуар нужно уложить. Может быть, к сожалению для «Дикого поля», мы как раз попали в такой период, когда еще нет готового решения.

Результаты проката «Дикого поля» на сегодняшний день?

По-моему, 25 тысяч зрителей за два уикенда. Это больше, чем за месяц проката у «Донбасса» Лозницы (все же нас сравнивают), больше, чем у «Позывного Бандераса». Кстати, может быть, этот фактор тоже повлиял на кинотеатры. Вышел один, второй фильм о Донбассе – никто не идет. Решили, что Донбасс особо никому не интересен. Вышел наш фильм – особо не расписывали сеансы. То есть, у нас сборы больше, чем у большинства украинских кинофильмов в этом году. Кроме лент для семейного легкого просмотра, рассчитанных на аудиторию, которая и так есть у кинотеатров (типа «Бешеной свадьбы» и «Похищенной принцессы»).

Как думаете, в своем большинстве на ваш фильм пошли именно поклонники Жадана?

Меня больше волнует, что не все фанаты Жадана пошли. Вот это удивительно. Если бы мой любимый писатель был экранизирован, я бы сделал все, чтобы пойти на этот фильм. Но вообще на фильм ходят и люди, которые не читали книжку.

Я почему спрашиваю: не было у вас опасения, что фанаты писателя разочаруются?

Я же самый большой его фанат. Если я доволен, значит, настоящий фанат, скорее всего, тоже будет доволен. По себе мерял (улыбается, – УНИАН). При том, у меня есть доступ к Жадану и могу по нему судить тоже. Чтобы увидеть на экране всю книжку, нужна была экранизация из серии «Властелина колец» – три фильма по три часа. Тогда, мы бы рассказали все, что происходит в «Ворошиловграде». Любой здравомыслящий человек должен понимать, что за два часа этого не сделаешь. К тому же, я не обязан порадовать каждого фаната Жадана.

Я знаю, что была идея делать сериал по «Ворошиловграду». Но сейчас и вы, и Жадан говорите, мол, хорошо, что отказались от идеи. Почему?

Просто то, что написали тогда, нам не понравилось. На тот момент уже немножко замылили взгляд (это было еще до знакомства с Наташей Ворожбит), пытались присоединить еще текущие события… Но мы были не готовы рефлексировать, размышлять на этому тему... Поэтому мы и говорим, хорошо, что не взялись за сериал, поскольку были не готовы это сделать тогда. Сейчас же, спустя столько лет, Сережа уже написал действительно классную историю о войне – «Интернат». И мы уже написали первый вариант сценария. 

Вот, поедем с «Диким полем» на большой фестиваль класса «А» в Таллин (мы там в конкурсной программе), также покажем фильм в Стокгольме на фестивале. И как раз встретимся втроем: я, продюсер Владимир Яценко и наш швейцарский копродюсер Миклош Гимеш – поймем, что будем делать. Ведь со стороны Европы мы видим интерес к этому проекту, а со стороны Украины – пока еще не можем понять. Будем решать, подаваться ли на конкурс Госкино, как решать языковую проблему и проблему финансовой поддержки экранизации этой книги - со стороны государства или общества. Нынешний закон о кинематографе не позволяет снимать национальное кино на русском языке (в законе квота 90% на украинский и крымскотатарский языки). А в «Интернате» речь идет о русскоязычном учителе украинского языка. Если придумаем, как все сделать, на наступая себе на горло в чистоте замысла, то следующий год будет посвящен доразработке. А через зиму можно будет начать снимать. Решим отложить – займусь разработкой каких-то своих историй и сценариев.

Например? Хотите о чем-то рассказать нашим читателям?

Конечно, у меня много идей, я ведь давно мечтал кино снимать. Есть одна интересная мистическая харьковская история, одна – про покорение Северного полюса, одна комедия про чувака, который в порноактрису влюбился. 

Вы много рассказывали, как Жадан посмотрел рабочий вариант «Дикого поля» и фильм ему не понравился… у вас даже была депрессия по этому поводу. Представим, что «Интернат» все-таки сняли. Свою ошибку с таким вот показом не повторите?

Да, я думал, что не буду больше вот так показывать...  Но, с другой стороны, когда ты один на один с рабочим материалом, монтажер сделал четыре правки – снова пересматриваешь целиком, в какой-то момент теряешь способность оценивать. И вот тогда нужно садиться и смотреть с кем-то вместе. В таком случае ты уже смотришь кино немножко чужими глазами, получаешь честный feedback. И, конечно, меня прямо очень подмывало показать проект именно Жадану, я не сдержался. Может быть, в следующий раз сделаю это не с наскоку, а по-другому. Но все равно это важно.

Перед тем, как идти к вам сегодня, зашла в созданный вашей командой чат-бот, реплики которого дублируют слова героев фильма в телеграмме: «Бар Дикое поле». Написала, что иду к вам на интервью, в ответ мне пришло: «Тобі це все на х*й не потрібне…». 

(Смеется...) Вполне возможно, да. 

Ирина Шевченко