В статье Леонида Бершидского под названием «Китай хочет купить Европу», опубликованной на сайте Bloomberg.com, пишется о том, что китайских инвесторов очень привлекают компании в Европейском союзе, и их целью становятся все более известные бренды. В последнее время они заинтересовались покупкой 18 зданий на Потсдамской площади Берлина и итальянским производителем шин Pirelli. По каким-то непонятным причинам Европа считает китайских инвесторов, даже государственных, более полезными, чем, скажем, российских.
До 2011 года Китай в основном получал инвестиции из Европы, но в связи с долговым кризисом стоимость активов снизилась. Некоторым правительствам не оставалось ничего другого кроме приватизации, а почтенные корпорации стали менее требовательны к потенциальным инвесторам. Китайские покупатели приобрели Volvo в Швеции, крупный пакет акций Peugeot Citroen и дом моды Sonya Rykiel во Франции, порт Пирей в Греции, рестораны Pizza Express, и элитную британскую компанию Aquascutum, которая занимается пошивом одежды. Китайские инвестиции увеличивались в геометрической прогрессии.
В прошлом году – когда были заключены сделки о покупке Peugeot и Pizza Express – слияния с китайскими компаниями и количество приобретений в Европе установили новый рекорд. Хотя Китай начал больше инвестировать и в США, даже больше, чем США в Китай, Европа оказалась более приветливой.
На Китай приходится всего около 1% прямых иностранных инвестиций Европы – это довольно мало, чтобы вызывать беспокойство. Но это без учета резкого увеличения частных китайских инвестиций, например в португальскую или латвийскую недвижимость в рамках программ «Золотая Виза» в этих странах. Инвестировать в Европу относительно дешево, она открытая, и у нее есть то, что нужно китайским компаниям: технологии и бренды.
Договор с Pirelli как раз предусматривает покупку бренда. Возможный покупатель, компания China National Tire & Rubber Company, которая входит в состав государственного гиганта ChemChina, продает 20 млн шин в год, но никто никогда не слышал о ее брендах – Rubber Six и Aeolus. У нее нет такой славной истории гонок, как у Pirelli, или такого знаменитого календаря, как у нее. Эту итальянскую компанию, кажется, переоценивают – стоимость ее акций в 23 раза превышает ее доходы, тогда как у компании Michelin – в 16 раз, а у корейской Kumho – в 11. Тем не менее, ее бренд занимает 5-е место в мире среди наиболее дорогих производителей шин, а два других европейских бренда из пятерки лучших – Michelin и Continental – принадлежат гораздо более крупным компаниям, слишком большим, чтобы их хотели приобрести.
Для амбициозного покупателя, у которого много денег и мощное производство, покупка Pirelli – это идеальная сделка. Ее рыночная капитализация составляет всего $7,5 млрд (это совсем немного по сравнению с доходами ChemChina, которые в прошлом году составили почти $40 млрд), а ее бренд может помочь китайскому гиганту стать всемирно известным. Нечто подобное произошло, когда китайская компания Geely купила Volvo – не только за ее технологии, но и потому что компания была признана во всем мире. Хотя рыночная цена уже превысила первоначальное предложение ChemChina, она должна быть намного выше, чтобы Pirelli стала слишком дорогой для подконтрольной китайскому правительству компании.
В этом и заключается проблема.
Большинство инвестиций в Европе китайцы делают в уже существующие, хорошо известные компании. Новых проектов почти нет. Нет ничего плохого в том, что частные компаниями, такие как Hony Capital, купившая Pizza Express, потенциальные инвесторы, которые хотят купить здания на Потсдамской площади – Fosun International и Ping An Insurance, или спаситель Volvo – Geely, приобретают акции европейских компаний. Трансграничный бизнес стал обычным делом в наши дни. Но, когда старые европейские бренды попадают в руки китайских государственных компаний, это уже геополитика: европейские страны, по сути, одалживают часть своего наследия осьминогу, которым является китайское правительство, чтобы оно могло расширить свое влияние в мире. «Сейчас китайские инвестиции кажутся деньгами, падающими с неба, но они могут превратиться... в троянского коня, который принесет китайскую политику и ценности в самое сердце Европы», – написала в 2014 году Софи Менье из Принстонского университета.
От европейских инвесторов в Китае требуют, чтобы они создавали совместные предприятия с китайскими партнерами. Существуют и другие ограничения в конкретных отраслях промышленности. ЕС пытается договориться о большей открытости, но Европа остается в невыгодном положении. Тут речь идет не просто о взаимности, однако. Открытость к инвестициям китайских государственных компаний означает поддержку режима, который не обязательно является другом Европы, и тем более не разделяет ее ценности. Это не лучше, чем открывать европейские рынки для российских государственных энергетических гигантов, таких как «Роснефть» и «Газпром». Они бы с удовольствием скупили все, что только можно, чтобы укрепить позиции Москвы во время переговоров с ЕС.
В данный момент европейские правительства опасаются российских инвестиций, даже частных. Великобритания пытается заставить компанию миллиардера Михаила Фридмана LetterOne продать объекты, которые занимаются добычей нефти в Северном море, которые она приобрела вместе с немецкой энергетической компанией Dea. Непонятно, почему европейцы считают сделки с китайскими государственными компаниями Dongfeng Motor или ChemChina более приемлемыми.
Европе нужна последовательная политика в области прямых иностранных инвестиций. Ей нужно разработать четкие рекомендации, определяющие, что допустимо, а что нет, и какие инвесторы приветствуются, а какие нет. Почему европейцы не требуют, чтобы государственные компании вкладывали деньги в новые проекты? Такие сделки вполне обоснованы, в том числе инвестиции китайских атомных предприятий в проект электростанции Hinkley в Великобритании. Также имеет смысл требовать от иностранных государственных компаний, чтобы они работали с местными партнерами и не владели контрольными пакетами акций, предоставляя больше свободы частным компаниям. В Китае, конечно, даже частные компании могут быть инструментом государственной политики. Но, по крайней мере, они, в первую очередь, являются рыночными агентами, которые заслуживают того, чтобы иметь возможность соревноваться на равных.
