В статье Сильви Кауфман и Стефана Корнелиуса под названем «От исламизма до Путина – Европа столкнулась с новыми угрозами, но может ли она объединиться для борьбы с ними?», опубликованной в британской газете The Guardian, пишется о том, что по словам Жан-Мари Геэнно, любая значимая война сейчас, вероятнее всего, началась бы с интернет-атаки. Бывший заместитель Генерального секретаря ООН Жан-Мари Геэнно сейчас является президентом Международной кризисной группы, и в 2012 году французское правительство попросило его координировать работу над белой книгой в сфере безопасности. То, что он считает киберпространство полем сражения, красноречиво говорит о меняющемся характере европейской безопасности в XXI веке.
Через 25 лет после окончания холодной войны перед континентом возникло много новых угроз. Кибератаки, непонятная военная стратегия Владимира Путина, исламистский террор. Угрозы возникают в нестабильных районах к югу и востоку от границ Европы, там, где государственные структуры либо слабы, либо дезинтегрируются. Там граница между миром и войной размыта. «Замороженные конфликты» – это синоним бесконечных войн.
Новые угрозы, однако, не привели к тому, что ЕС реагирует на них как единое целое. Это не удивительно, так как согласно Лиссабонскому договору, вопросы безопасности являются прерогативой стран-членов Евросоюза, которым очень сложно отказаться контролировать вопросы своей обороны и безопасности. Национальные причуды, исторические практики, различные конституционные нормы, влияние парламентов: война и мир, как кажется, не вписываются в совместный европейский документ.
Хотя невозможно даже вообразить военный конфликт между странами-членами ЕС, эти страны не особо хотят коллективно противостоять внешним угрозам. Добиться этого мешают серьезные финансовые ограничения. Во времена, когда казна многих стран пуста, большинство стран Евросоюза продолжают сокращать свои оборонные бюджеты, прячась за щитом НАТО.
Сила в глобализованном мире XXI века выражается в торговых отношениях – подъем Китая, например, или успех Германии. ЕС существует, прежде всего, ради общего процветания и мягкой силы, а не для призывов к войне.
Тенденция ясна: Европа тратит все меньше на свою оборону, в то время как Азия и Россия эти расходы увеличивают. С 2008 года НАТО открыто выражает свое беспокойство по поводу сокращения расходов на оборону, и в своем докладе 2012 г. тогдашний Генеральный секретарь Андерс Фог Расмуссен предупредил о том, что «другие страны все больше полагаются на США в военном плане, и что возможности европейских союзников становятся все более асимметричными. Потенциально это может подорвать солидарность стран альянса и ставит под угрозу способность европейских союзников действовать без помощи Соединенных Штатов».
Несмотря на это, некоторые страны-члены ЕС сохраняют свою традиционную военную мощь и готовы к развертыванию вооруженных сил за рубежом. Особенно это касается Франции и Великобритании, которые в рамках соглашения 2010 г. о сотрудничестве в сфере обороны стали лидирующей парой в области европейской обороны, а затем в 2011 г. подтвердили свои амбиции, возглавив военную интервенцию против режима Каддафи в Ливию.
С тех пор, однако, интервенционистский пыл Дэвида Кэмерона охладила внутренняя политика. Раны от страшных событий в Ираке еще не зажили в Великобритании, и сопротивление парламента заставило премьер-министра полностью изменить свое решение в 2013 г. Опрос центра YouGov для Королевского института международных отношений на прошлой неделе показал, что, хотя более 60% британцев считают, что их страна должна оставаться «великой державой», они не особо хотят оплачивать счета.
Почти 70% опрошенных полагают, что Великобритания должна взять на себя ответственность за международную безопасность. Но вместе с кем? Британцы скептически относятся к ЕС, считая, что выделяют слишком много денег для него. Но в то же время увеличивается расстояние между ними и американцами, только 25% из которых считают, что у их страны особые отношения с Великобританией.
В таком случае Франция, казалось бы, остается европейским лидером в сфере безопасности. Среди всех стран-членов ЕС это единственная страна, которая отвечает всем требованиям, необходимым для военной интервенции за рубежом: ее вооруженные силы достаточно велики, у них есть необходимый опыт и, прежде всего, есть политическая воля для развертывания. Сегодня 20 тыс. французских военных служат по всему миру, 8 тыс. из которых выполняют боевые задачи, преимущественно в Африке, в странах Сахеля и на Ближнем Востоке. После того как в прошлом месяце в Париже произошли страшные теракты, на французских улицах появилось дополнительно 10 тыс. военных.
Жестокое убийство 17 человек в Charlie Hebdo и кошерном магазине стали напоминанием об угрозе терроризма. И после этих кровопролитий поддержка надежной стратегии защиты во Франции, как кажется, выросла: согласно опросу Ipsos, опубликованному в газете Le Monde на прошлой неделе, более 50% французов поддерживают развертывание войск за границей, и 65% соглашаются с тем, что Франция должна принимать активное участие в борьбе с джихадистами в Сирии. На вопрос о том, чувствуют ли они свою вовлеченность в войну, 53% ответили утвердительно.
Выступая в Давосе, президент Франсуа Олланд заявил, что Франция хочет быть «полезной для мира» – она развертывает свои войска не только для собственного блага, но и для блага всей Европы. Но это не убедило европейских партнеров в необходимости совместного финансирования этих миссий или хотя бы их ощутимого участия. Стратегического видения не хватает, ответа на простой вопрос: что дальше?
Это характерно и для всей Европы. В 2013 г. Европейский совет по международным отношениям сравнил стратегические документы государств-членов ЕС. Его выводы: «стратегическая какофония» характеризуется отсутствием общих целей и общих амбиций.
Не так быстро, говорят эксперты в Брюсселе. Они указывают, не совсем безосновательно, на общую внешнюю политику ЕС, которая в итоге позволила ему играть ключевую роль в обсуждениях иранского вопроса. Большой аппарат, однако, всегда сталкивается с одинаковыми проблемами, связанными с видением самих государств, суверенитетом, деньгами, должностями. Комитет по политике и безопасности, Генеральный директорат по делам Европы и координации, Общая внешняя политика и политика безопасности, Военный штаб ЕС, Комитет Евросоюза по гражданским аспектам управления кризисами (CIVCOM) – бесконечный поток аббревиатур, законопроектов и установочных документов подпитывает внутренний круг органов безопасности в Брюсселе.
А как на счет Германии? Немецкое правительство – это институциональная дилемма и его политические расхождения особенно остро ощущаются в ЕС. Политический вес Германии очень сильно вырос за время кризиса в еврозоне, а канцлер и министр иностранных дел стали посредниками в украинском конфликте. Аналитики говорят о «времени Германии». В Сирии, однако, есть всего несколько видов немецкого оружия и несколько немецких инструкторов, и Германия действует довольно сдержанно. В Мали то же самое. В Центрально-Африканской Республике находятся четыре немецких транспортных самолета, но нет войск.
С одной стороны, особая военная роль Германии вызывает подозрения у ее соседей. С другой стороны, как сухо заметил немецкий натовский чиновник: если бы Германия действительно выделяла 2% своего ВВП на оборону, как этого хочет альянс, она бы, таким образом, стала лидером в таких расходах в Европе. К доминированию в экономическом плане добавилось бы еще и военное лидерство? Это слишком много.
Тем не менее, в Германии медленно меняются настроения. В прошлом месяце Ангела Меркель сделала первые, осторожные заявления о том, что стоит повысить военный бюджет, во время первого визита нового генерального секретаря НАТО Йенса Столтенберга. Появляются и все больше признаков того, что Берлин может играть особую роль в действиях НАТО в Центральной Европе. На создании новых сил быстрого реагирования НАТО настаивали Германия и Нидерланды.
Берлин сделал транснациональное сотрудничество своей торговой маркой. Сотрудничество в области логистики сейчас испытывается, а также создаются двусторонние структуры с поляками и французами. Немецкие планировщики НАТО назвали это «Основной концепцией наций» – стратегию для самого важного изобретения во времена ограниченных бюджетов: объединения и совместного использования.
Не все страны, конечно, могут позволить себе закупить все необходимое оборудование. Малые государства, такие как Австрия, обеспокоены состоянием своих вооруженных сил. У Италии есть серьезные опасения по поводу финансирования ее ВВС. Швеция и Норвегия объединились, чтобы обеспечить себя хотя бы некоторыми видами артиллерии.
Но основная проблема Европы– это политический темп. По сравнению с первыми годами начала общей внешней политики 15 лет тому назад, было достигнуто много. Но шестеренки этой машины движутся медленно. После конца холодной войны Европейский союз стал отличным примером того, как бывшая геополитическая сила может забыть важность своей собственной мощи. Сила законов и привлекательность ее экономики позволили ЕС распространиться вглубь Восточной Европы в качестве проекта мира. Но теперь Европу окружают кризисы, и ЕС оказался под давлением.
В своей недавно опубликованной книге «Мировой порядок» Генри Киссинджер пишет о Европе с присущей ему дальновидностью. Континент, по словам бывшего госсекретаря США, больше не функционирует согласно принципам вестфальской системы международных отношений или же принципам равновесия сил. Но как же тогда функционирует Европа? «В результате получился гибрид, нечто среднее между государством и конфедерацией, оперирующее посредством саммитов министров и общей бюрократии, – пишет Киссенджер. – Во внешней политике Европа продвигает универсальные идеалы, не имея возможности их защищать, и космополитическую идентичность, которая конкурирует с лояльностью своей нации».
Достаточно ли этого в период кризиса? Европа скоро узнает ответ.
