Волонтер, руководитель одесского благотворительного фонда "Корпорация монстров" Екатерина Ножевникова / фото facebook.com/katherine.nozhevnikova

Екатерина Ножевникова: Количество смертей, которых могло бы не быть, исчисляется по стране уже сотнями

15:30, 22.04.2021
18 мин. Интервью

Известный волонтер, руководитель одесского благотворительного фонда "Корпорация монстров" Екатерина Ножевникова рассказала УНИАН, почему при наличии свободных коек в больницах многие инфицированные коронавирусом не могут добиться госпитализации, о расценках за частный прокат кислородных концентраторов и реальности статистики, в которую не попадают умершие от COVID-19.

Одесский регион – в пятерке областей Украины, лидирующих по распространению коронавируса. В Южной Пальмире тяжелую ношу по борьбе с этой напастью взвалили на свои хрупкие плечи несколько сотрудниц благотворительного фонда «Корпорация монстров». До пандемии COVID-19 они опекали обездоленных стариков и детей, покупали лекарства пострадавшим от ожогов малышам и собирали деньги на дефицитную аппаратуру больницам. С прошлого года одесские «монстры» запустили еще один проект – «Дыши», и воюют с коронавирусом.

О ситуации в регионе, проблемах, с которыми ежедневно сталкивается фонд, УНИАН рассказала его руководитель, лауреат волонтерской премии «Евромайдан SOS-2020» Екатерина Ножевникова.

Екатерина, раньше вы больше занимались другими вещами – помогали пожилым людям и детям, но в прошлом году переключились на COVID-19…   

Видео дня

Ничего не изменилось – все проекты остались. Выдаем продуктовые наборы старикам, памперсы для детей из семей, попавших в сложные жизненные ситуации, и продолжаем лечить малышей... Просто сейчас больше внимания и времени уделяем кислороду.

Благотворительный фонд "Корпорация монстров" запустил проект "Дыши" / фото facebook.com/katherine.nozhevnikova

Помните, как началась «война «монстров»» с коронавирусом?

В прошлом году, когда у нас еще особо ничего не происходило. Я следила за тем, что творится за рубежом, в частности, в Италии. И понимала: нас ждут большие проблемы (Екатерина хорошо осведомлена о том, как оснащены местные больницы, – УНИАН)… Помню, как 2 марта, в свой День рождения, опубликовала в Facebook пост - попросила вместо подарков перечислить деньги на концентраторы. Купили тогда первые 8 приборов и подарили их городской инфекционной больнице, которая тогда еще не была опорной. Вот с того дня начался наш проект «Дыши».

Уже в августе я увидела, как в одной из опорных больниц люди подрались из-за кислородной маски... В Одессе в то время кислородом не было обеспечено и 30% коек... Увиденное шокировало и стало своего рода толчком – мы купили концентраторы и передали в аренду больнице водников (Одесский областной медицинский центр, – УНИАН)… То есть, если раньше их дарили, то тогда уже начали передавать в аренду (бесплатную, – УНИАН).

Ожидалось, что область соберется с мыслями, начнет хоть что-то покупать, мы их (приборы) тогда заберем и начнем выдавать людям, болеющим дома. Но забрать не получилось, потому что пошел большой рост заболевания, и в больницах уже нужно было обеспечивать кислородом 90% коек. Появилось много кислородозависимых людей… В начале октября мы начали уже массово покупать концентраторы и выдавать их на дом. С октября по апрель подарили опорным больницам города и области почти 170 кислородных концентраторов, еще более полутысячи сейчас помогают дышать жителям региона.

За полгода подарили опорным больницам города и области почти 170 кислородных концентраторов / фото facebook.com/katherine.nozhevnikova

Помните первого человека, которому выдали концентратор на дом?

К сожалению, нет. Через нас прошло уже порядка двух тысяч пациентов. Но первый у нас точно записан, как и все остальные. Мы ведем базу – на каждого человека имеется полный пакет документов: паспорт, код, назначения врача, выписка из истории болезни, КТ, ПЦР.

Для понимания динамики: за февраль мы выдали людям 128 концентраторов, в марте – 540, в апреле – 20-30 в день. Работаем круглосуточно. Каждый день поступает больше сотни звонков – люди просят помочь, плачут, настаивают, некоторые в панике, от безысходности срываются на крик…

Но помочь всем невозможно.

Разумеется, нет. Многим отказываем. В их числе те, кто звонит заранее, когда можно пока обойтись без кислорода. Есть такой момент – люди паникуют. Их не так много, но они есть. Еще многие звонят с сатурацией 90-92 – им на сегодняшний день вынуждены отказать, хотя, по медицинским показаниям, концентратор надо бы выдать. Но мы, к сожалению, не можем помочь таким людям, потому что у нас очередь из тех, у кого сатурация 80-88. То есть, уже происходит своего рода сортировка...

Однако каждый позвонивший получает консультацию – как можно продержаться, условно говоря, домашними методами, без концентратора. Всех предупреждаем как поступить, если сатурация начнет резко падать. Повторюсь, мы выдаем концентраторы круглосуточно – не отказываем тем, у кого сатурация 88 и ниже.

Правда, бывают и крайности. Например, на прошлой неделе два дня подряд до семи вечера раздавали все бывшие в наличии приборы, и потом пришлось всем отказывать. Слава Богу, каждый день концентраторы возвращаются – люди выздоравливают, есть, конечно, какой-то процент умерших. Ежедневно человек 20-30 оборудование сдают, и столько же в этот день выдаем. Как-то разобрали за сутки 40 штук.

Ножевникова: мы выдаем концентраторы круглосуточно / фото facebook.com/katherine.nozhevnikova

Какой возраст ваших пациентов?

Чаще всего – 70 плюс. Но, что очень настораживает – в последние месяц-полтора появилась категория, которой в октябре не было вообще – кислородозависимые пациенты 20-40 лет. Их уже достаточно много... Появилась категория 40-60. Почему-то, кстати, они очень тяжело переносят болезнь.

Если раньше у нас было 80% пациентов, которым за 70 лет, и 20% – все остальные, то сейчас разделилось 50 на 50 – старше 60 и 30-50 лет. Нашему самому молодому пациенту – 23 года, а самому возрастному – 102. К слову, эта история завершилась благополучно – бабушка выздоровела!

У нас много возрастных пациентов – 88 лет, 90 лет, 92 года. И очень радует, что многие из них благополучно выходят из этой страшной болезни.

Печальные случаи, это, как правило, позднее обращение. То есть, не могли найти кислород, не знали о нас, не могли госпитализироваться и попадали к нам в поле зрения с критически низкой сатурацией – 75-78. Чаще всего, конечно, такие истории заканчиваются плохо. Значительная часть тех, кто попал к нам с сатурацией более или менее – 84-88 - пошли на поправку. Разумеется, при наличии нормального доктора, который лечит амбулаторно.

Вы можете привести пример истории, которая вам наиболее запомнилась?

Этот наш проект – очень тяжелый. И каждая история, чаще всего, очень тяжелая. Люди звонят, рассказывают о личных переживаниях, как они искали кислород, как задыхаются их родные… Такое передать непросто.

Вот сегодня (в день нашей беседы, – УНИАН) утро началось с печального сообщения. Человек написал мне в полтретьего ночи, а я, к сожалению, проспала – не услышала. Мы круглосуточно на связи, но тут… не услышала. А в 6 утра он мне написал: «Простите, уже не надо. Мама умерла…». Это очень сложно перенести.

Есть много и хороших историй - когда все заканчивается благополучно. Нам приходят трогательные письма: «Спасибо за маму», «Спасибо за папу»…  Детки присылают рисунки с надписью: «Спасибо за бабушку». Там же – изображение: концентратор и монстры (смеется). 

Был случай – обратилась 18-летняя девушка. Очень тяжело заболела ее 38-летняя мама. Низкая сатурация. Семья находится в глубинке области… Дочь – большая молодец. Нашла врачей, меня разыскала поздним вечером. Вместе с дедушкой они приехали в Одессу, и в полвторого ночи я выдавала им концентратор. Где-то в четыре утра они добрались обратно домой и подключили маму к кислороду. Сейчас женщина проходит лечение.

Вот, сегодня звонил муж пациентки – 70-летний мужчина из больницы забирает жену. Он очень волнуется. Раз пять уже звонил: «А ту ли я кнопочку нажал, а так ли надел канюлю на банку?». Все время – куча звонков от разных людей. Вот, я с вами разговариваю, и у меня уже на входящих – девять не принятых (к тому времени мы общаемся не больше 20 минут, – УНИАН). Сейчас всем буду перезванивать…

Читайте такжеВ Одессе пенсионерка с низкой сатурацией умерла в день выписки из больницы - волонтер

Недавно в мэрии заявили, что сотню кислородных концентраторов, купленных за бюджетные средства, раздали в поликлиники. Специально для тех, кто болеет дома… 

…Но семейные врачи все равно продолжают людей направлять к нам. Попросила одну пациентку, чтобы она обратилась в поликлинику. Но там ей ответили: «Да, есть концентраторы, но нет процедуры выдачи». Самое главное – они не выдают концентраторы на дом, если нет подтвержденного коронавируса. Однако очень многие не могут пойти и сдать анализ. Конкретно приведенная мною история – пациентка пожилая, одинокая, болеет дома. Ей помогает только подруга. И вот она, по сути, осталась без помощи…

Еще, случается, в ответ на просьбы люди слышат: «Приходите завтра...». Когда речь о сатурации 80-84, время идет на часы, а не «приходите завтра»! Говорят, некоторые врачи в поликлиниках возмущаются, мол, почему они должны по ночам выдавать концентраторы... Так и мы не должны, но выдаем! Наверное, город должен организовать какие-то дежурные кабинеты, где человек сможет быстро получить кислород.

Как получают у вас концентраторы такие одинокие, немощные люди?

Довольно часто мы концентраторы разгружаем и развозим сами – и в больницы, и по домам, в частности, старикам, у которых нет родственников, чтобы могли приехать и получить. Один прибор весит 25-30 килограммов – нелегкий, конечно. Но мы привыкли. 

Приходилось слышать, что в Одессе появился частный прокат концентраторов.

Да, это правда. Есть люди, которые месяца два назад закупили концентраторы и организовали частный прокат. Если к нам за помощью обращается материально состоятельный человек, мы сразу ему предлагаем обратиться туда. Но, если у частников все приборы заняты, говорим, чтобы стал там в лист ожидания, и выдаем на три-четыре дня наш, потому что человек с низкой сатурацией ждать не может.

Но частный прокат малодоступен: залог - 25 тысяч гривен – полная стоимость прибора, плюс аренда – 500 грн в день. Как понимаете, далеко не каждый может позволить себе подобную роскошь.

По вашим данным, почему получается так, что официально в местных опорных больницах значатся свободные койки, а госпитализировать больных зачастую не могут?

Присутствовал такой момент – виртуальные койки. Стационары расширялись, где-то еще шел ремонт, отделение к открытию лишь готовится, а койки уже внесли в официальную статистику. Соответственно, имела место проблема: заполняемость 70%, а мест нет. Или ситуация по городу – больницы уже заполнены, но вместе с тем, оставались свободные места в роддоме и в детских медучреждениях. Другими словами, «средняя температура по палате» - вроде бы, койки свободные есть, но, на самом деле, госпитализировать человека некуда.

Сейчас ситуация особо не изменилась. Многие госпитализируются через знакомых, то есть, имея связи. Простым людям попасть на койку с кислородом проблематично. Пациенты находятся в стационаре по две-три недели. Вот, до глубокой ночи одному из пациентов пытались найти реанимационное место – человек лежит в отделении на двух концентраторах, получает по 20 литров кислорода, а сатурация при этом не держит. Ему нужен потоковый кислород. Вот вам и вся статистика…

То есть, в больницах мест «под завязку»?

Ну, вот, происходит массовая выписка. Выписывают людей с сатурацией 82-84 и на руках – номер моего телефона, чтобы больные приезжали к нам и брали концентраторы. Но у нас их не хватит на такое количество выписанных людей! При этом, на днях моя подруга госпитализировала папу и десять «скорых» снова стояли под больницей – в порядке «живой очереди» принимали. Вне зависимости от состояния пациента.

Или, вот, для реанимационного пациента с сатурацией 50 (!) искали место в больнице и не могли найти. Дали только одну больницу, и то сказали: «Приезжайте в порядке «живой очереди»». Хотя в этом случае нужно на «скорой» с мигалками и прямиком в реанимацию.

Возле больниц собираются очереди из скорых / фото Людмила Коваленко, Facebook

Почему создаются очереди из «скорых»?

Ну, это тоже процесс. Пациента нужно осмотреть. Решают, куда везти. Выясняют, есть ли у него ПЦР-тест. Много нюансов… Поэтому и очереди собираются. Это везде. Особенно, в ГКБ №5, потому что она – сортировочная и там определяется статус пациента.

Но пока автомобиль стоит в очереди, пациент может умереть…

Конечно, может...

Как вы считаете, официальная статистика, в частности, умерших от COVID-19, соответствует действительности?

Нет, конечно. Вот, я рассказала вам об умершем человеке, который не делал ПЦР. Он уже не попадает в официальную статистику. И таких пациентов достаточно много.

Мы видим статистику тех, кто лечится в стационарах, кто протестирован на COVID-19… Но она перекошена. По добавочным смертям только в конце года будет понятно, сколько реально ушло людей.

Как сейчас обеспечены медики в опорных больницах?

Лучше, чем раньше. Но проблемы есть. Вот, помогаем Великомихайловской больнице. Она уже вошла в опорные, подписала контракт, деньги еще не получили, но уже открываются. И не хватает финансирования. Сложности с масками СИПАП, с аппаратами, мониторами жизнедеятельности пациентов... Не так, конечно, как в 2020 году, но проблемы есть. То есть, каждый день больницы что-то просят: все что угодно, вплоть до мешков для трупов. Когда можем, точечно помогаем. Но сейчас больше сосредоточены на пациентах, которые находятся дома.

Ситуация в больницах лучше, чем раньше, но проблемы есть / фото facebook.com/katherine.nozhevnikova

Можете охарактеризовать ситуацию в медицине?

Катастрофа. И это – не только Одесская область. Я слежу за ситуацией во многих регионах. И количество смертей, которых могло бы не быть, исчисляется уже сотнями по стране.

Многие умирают по вине тех, кто отвечает за организацию медицинского обслуживания. И это касается не только ситуации с коронавирусом. Потому что очень много пациентов не могут получить надлежащую медицинскую помощь в связи с другими заболеваниями – инфаркты, инсульты. Проблемы с диагностикой, проблемы найти нормальную койку с кислородом, проблемы со «скорыми», которые заняты – часами находятся на вызове у пациента – пытаются его раздышать, и так далее. Катастрофа.

А в селах?

Все ужасно. В разы хуже, чем в городе. С доступом к медицине – большие проблемы. Приходится добираться в больницы десятки километров. Местные жители там как-то выживают самостоятельно. И умирают. Просто мы этого всего не видим. Потому что там у многих нет Интернета и все не так ярко выпячено, как в городе. В селах – беда. По всей стране – беда.

Ваши родственники, семья болелиCOVID-19?

Муж болел две недели, а я пока нет, хотя все это время была рядом, лечила его. Есть версия: я каждый день получаю вирусную нагрузку, и поэтому пока не заболела… Максимально соблюдаю все правила – нигде не хожу без маски, держу социальную дистанцию. Вообще никуда не хожу, кроме больниц и работы. Мою руки по сто раз в день. Стараюсь не контактировать с людьми, хотя это, конечно, сложно. Говорим, чтобы они не заходили в офис. Общаемся на улице, инструктаж проводим по телефону.

Читайте такжеДо конца первого полугодия от COVID могут умереть до 75 тысяч украинцев - аналитики

Помнится, вам предлагали идти в депутаты Верховной Рады, а вы отказались. Почему? Может, вашему фонду было бы проще работать?

Нет, не было бы. Я не завишу сейчас ни от кого. Принимаю решения самостоятельно. На меня невозможно давить. Депутаты – это какая-то партия. Нет в этой стране партии, рядом с которой мне бы хотелось рядом стоять.

Политики не предлагали вам компромисс? Например, пиар в обмен на помощь?

Вынуждена с некоторыми общаться, но они прекрасно знают, как и к чему я отношусь, и уже давно оставили всякие попытки. Не иду на компромисс, если это расходится с моей позицией. Договариваться с врагами не умею, а у политиков один из основных навыков – договариваться с теми, с кем смотришь на жизнь по-разному.

Вы часто выносите в публичную плоскость медицинские проблемы города, а руководство города, в свою очередь, нелестно о вас отзывается. Как считаете, это из-за вашей критики или есть и другая причина?

Знаете, мне совершенно все равно, почему и что обо мне говорят. У меня нет никаких отношений ни с кем из представителей власти. Вообще считаю, что это бред сивой кобылы, что они пытаются со мной ругаться. Я им не конкурент – не собираюсь идти ни в политику, ни в чиновники, хотя мне это тоже предлагали. Я, по сути, – представитель населения, города, области. Человек, который, условно, работает в полях.

У меня нет никаких отношений ни с кем из представителей власти / фото facebook.com/katherine.nozhevnikova

Каждый день в больницах, общаюсь с пациентами и докторами. Говорю властям о том, где у них пробелы, и не предаю огласке абсолютно все. Совершенно спокойно решаю там, где можно решить. Но когда ты бьешься головой о стену и видишь реакцию – никто ничего не хочет делать, то начинаешь это выносить в публичную плоскость.

Вместо того, чтобы сказать: «Да, спасибо, мы поняли, это исправим…», происходит другое. Однако сейчас не 1937 год. Все равно все вылезает наружу. И нехватка медицинских сотрудников, и мест в реанимации, и дефицит кислорода…

Особенно мне нравится, когда говорят, мол, мы старались, но у нас не получилось. Сразу представляю коммерческую фирму - приходит директор и говорит подчиненным: вот, я очень старался, но проект провалился. Если ты не смог и провалил, значит, занимаешь должность, которую занимать не можешь. Значит, плохо старался.

Лариса Козовая

Новости партнеров
загрузка...
Мы используем cookies
Соглашаюсь