Режиссер Корней Грицюк: Заявления, мол, «мы не только Крым и Донбасс вернем, мы Кубань заберем...» – это перегиб. Нам не нужна Кубань.

Молодой режиссер Корней Грицюк, снявший первый украинский псевдодокументальный фильм «2020: Безлюдная страна», в интервью УНИАН рассказал, как сделать кино без денег, но с профессиональными актерами, почему вообще взялся за тему эмиграции и чем его фильм понравился европейскому зрителю.

«Каждый украинец имеет право на бесплатный билет в одну сторону в любую страну мира. На обратный билет каждый должен заработать сам… В 2020 году мы должны вернуться и начать расстраивать нашу страну», – это выдержки из предвыборной программы выходца из среднего класса – вымышленного украинского президента Тараса Войтенко. Вы бы проголосовали за этого кандидата? Уехали бы? А… вернулись?

Молодой режиссер Корней Грицюк снял первое в украинском кинематографе полнометражное псевдодокуметальное кино. По сюжету, в результате подписания ряда международных договоров, украинцам открылись границы всех стран мира. Народ послушал своего президента и уехал. Только вот, никто не вернулся...

Канадский режиссер с украинскими корнями, давно мечтавший побывать на родине бабушек/дедушек, отправляется в Украину. В ходе путешествия по стране предков он узнает, что здесь, по личным причинам, осталось всего восемь человек. Девушка, мечтающая об участии в «Мисс-мира» (теперь-то конкуренток нет). Инженер, который хочет заселить страну роботами. Сепаратист в поиске «справедливости» и оставшихся «укров». Бизнесмен, возомнивший себя «феодалом». Сотрудница Фонда Госимущества - ведет учет, «чтобы все было под присмотром». Китайский исследователь, который, по указу Партии, изучает Украину на предмет пригодности для переселения других китайцев. Семейная пара молодых фрилансеров – айтишник и блогер.

Неделю назад в ограниченном прокате фильм вышел в Киеве, Харькове, Сумах, Одессе и Львове. А УНИАН пообщался с режиссером картины.

Прочла в фейсбуке твой недавний пост о том, что почти год назад съемочная группа впервые посмотрела готовое кино. Все ли остались довольны тем, что в итоге получилось?

Пожалуй, первой реакцией многих было искреннее удивление тому, что получилось хорошо. Прежде всего, технически хорошо: хороший звук, изображение. Съемочная группа состояла из меня, оператора, звукорежиссера, колориста, человек десять, которые постоянно «варились» во всем этом процессе. Для остальных это была краткосрочная история: приезжали на съемку на один день и уезжали. И когда, к примеру, мы кого-то снимали в январе 2016 года, а потом в декабре 2017 человек приходит посмотреть готовый фильм, то, конечно, воспоминания о съемках уже забылись.

Кроме того, актеры хоть и читали сценарий, плюс-минус понимали, о чем будет фильм, в общих чертах я им объяснял истории других персонажей. Но поскольку в фильме мои персонажи между собой никак не взаимодействуют, то, в целом, всей картины никто из актеров не знал.

Твой фильм – это первое украинское полнометражное мокьюментари. Объясни, почему взялся за псевдодокуметальное кино: родилась идея сюжета, и понял, что именно этот жанр подходит? Или, возможно, хотелось стать первым режиссером в стране, который взялся за такой жанр?

Это был первый вариант: у меня была идея фильма о том, как из Украины все уезжают. Но я понимал, что снять кино об этом в каком-то другом жанре было просто невозможно (не было бюджета, большой команды). Мокьюментари – жанр, в который, как мне кажется, можно засунуть вообще все – от хоррора до комедии. Он допускает некоторую условность и бредовость происходящего, поэтому многие истории требуют именно этого жанра. И это был единственный вариант снять этот фильм. 

Как думаешь, почему до твоей картины у нас не снимали псевдодокументальных фильмов?

Есть несколько короткометражек в этом жанре, заслуживающих внимания. К примеру, очень интересный фильм «Гвоздь» (молодого режиссера Филиппа Сотниченко). Если кто не видел – советую. А тому, что в полнометражном не было, мне кажется, есть несколько объяснений.

Во-первых, у нас, в принципе, недавно начали появляться какие-то новые жанры. Сейчас чуть ли не каждый новый фильм в прокате носит статус первый: первая военная драма, первый хоррор, первое фентези.

Во-вторых, пока игровое кино у нас было в стагнации, украинские документальные фильмы продолжали снимать. У нас мощная школа документального кино, на самом деле. Наверное, у нас также слишком серьезно относятся к документальному кино, поэтому ни у кого не возникало идеи снять мокьюментари. А если и возникали, то не были реализованы. 

Кстати, мой фильм большинство документалистов не приняли. Слышал мнение, что это оскорбление всей их серьезной работы. Мол, мы своим фильмом «стерли все границы и осквернили жанр». Но мне кажется, если документалистов наш фильм чем-то задевает –  значит, мы хорошо сделали свою работу.

Ранее ты говорил, что писал сценарий к фильму около десяти дней. Хочется остановиться на монологах твоих персонажей. Они ведь у тебя самые разные: девушка-модель, сепаратист, советский профессор и многие другие. Насколько сложно было писать в сценарии позиции и слова для настолько разных людей. Разрешал актерам импровизировать?

Сложно мне было написать монолог для украинского президента. Ведь это персонаж, вызывающий определенную симпатию (он из среднего класса, не коррупционер, идеалист). Но, по сути, это ведь он сделал так, что все в стране стало так, как стало. Что все уехали. Для меня этот герой самый противоречивый. Для этой истории я написал очень много текста, и мне потом очень помог Андрей Куликов (играл в фильме президента Тараса Войтенко, – УНИАН). Когда он уже этот текст осваивал, мы с ним что-то выбросили оттуда, а что-то он добавил.

В истории каждого персонажа есть некая доля импровизации. Профессиональные актеры, Игорь Салимонов или Борис Абрамов, хорошо владея материалом, позволяли себе раскрашивать его какими-то вставками от себя, эмоциями, незапланированной мимикой. А с непрофессиональными актерами другая ситуация: я просил их говорить своими словами, сохраняя общий смысл и посыл, если вдруг во время съемки они забывают слова. Ведь когда не актеры забывают текст, то перестают существовать в кадре – всеми силами пытается вспомнить слова, вытащить их из себя. А камера это сразу видит.

Грицюк: "Сложно мне было написать монолог для украинского президента" / фото УНИАН

Уточни, кого из твоих персонажей играют профессиональные актеры?

Игорь Салимонов играет сепаратиста. Он, кстати, какое-то время не верил, что сможет сыграть... Он всю жизнь прожил в Крыму. В 2014 году уехал, это максимально патриотично настроенный человек, поэтому, наверное, ему было немного не по себе.

Борис Абрамов играет бизнесмена с табличками. Елена Демченко – чиновница, которая сидит в архиве. И профессор Алексей Петухов – народный артист из Театра Франко. А, и Андрей Куликов – человек из телевизора. Я вел переговоры еще с несколькими актерами, многие говорили, что идея неплохая, можно было бы попробовать. Но вот по воскресеньям они сниматься не могли. Кстати, из-за отсутствия бюджета никто из актеров нам не отказал.

А то, что есть и непрофессиональные актеры – это так задумано? 

Я искал, прежде всего, типажи: максимальную похожесть на персонажа. Ведь все истории снимали за один день – у нас не было времени на раскачку. И какие-то типажи получалось находить среди непрофессиональных актеров. К примеру, мой друг Витя, который сыграл роль инженера, действительно инженер, и у него интересный типаж. Модель сыграла девушка Катя, у которой тоже был опыт работы моделью. Мои друзья Аня с Никитой, которые играют молодых ребят фрилансеров, действительно много путешествуют, то есть, персонажи им могут быть близки.

В тоже время, к примеру, сепаратиста непрофессиональный актер не сможет сыграть. Эта роль у нас самая абсурдная, пережатая с точки зрения подачи эмоций. Здесь я изначально хотел найти актера. Точно так же было с пожилым экспертом, который рассказывает об утрате всех советских заводов. В этих историях мало движения и динамики, так что я понимал – нужны люди, которые смогут просто играть, удерживая на себе внимание. 

Почему у тебя именно восемь героев, которые рассказывают свои истории? Связано ли это как-то с фильмом Александро Шапиро «8», ведь именно этого режиссера ты называешь своим сенсеем.

Нет, так случайно получилось. Я ведь год жил с мыслью, что все-таки будет десять персонажей… Да, с Шапиро я много работал и многому у него научился. Когда мне было двадцать (я до этого снял одну или две короткометражки), а он меня брал к себе на площадку, я ему чем-то помогал. Много времени провел на монтаже нескольких его фильмов. Какие-то параллели между нами могут быть, ведь этого человека я могу назвать своим учителем. Но конкретной связи с его фильмом нет.

Один из самых интригующих моментов для меня, как зрителя — это участие в фильме уже упомянутого тобой известного журналиста Андрея Куликова. Как он был вовлечен в процесс? 

Я сразу понял, что украинского президента должен играть человек, узнаваемый украинским зрителем. Это не мог быть актер из развлекательной программы, нужен был кто-то, с одной стороны, серьезный, возможно, связанный с медиа. Но с другой стороны, чтобы мы не слышали от него о политических амбициях. Через друзей мне удалось найти контакты Андрея Куликова. Он, мне кажется, и возрастом подходил, высокий, солидный. Я связался с ним, когда уже практически снял весь фильм, прислал ему на почту какие-то кусочки отснятые и сценарий. И он заинтересовался. Почему – не могу говорить за него. Возможно, увидел, что проделана большая работа, хоть и говорим о фильме неизвестного режиссера без бюджета.

Весь его монолог для фильма был снят с одного дубля. Мы поставили две камеры, он сел и просто девять минут говорил по тексту, ни разу не прерываясь, не подглядывая в текст. Это, наверное, была самая короткая съемка.

Режиссер объяснил, почему не подавался на конкурс в Госкино / фото УНИАН

О твоем фильме Андрей Куликов как-то сказал: «Я думаю, что и у фильма будет непростая судьба, и режиссеру придется выслушать в свой адрес обвинения в непатриотизме». Уже что-то такое началось?

На днях узнал, что, оказывается, «снял фильм за деньги Кремля», что я «мокшанська сволота», компания-прокатчик работает за средства антипатриотических сил. Да, время от времени звучат возгласы о непатриотичности фильма. Не расскажу деталей, но недавно мы узнали, что фильму не хотели выдавать прокатное разрешение на показ в Украине. В комиссии звучало мнение, что кино непатриотичное.

Но мне гораздо более важна реакция зрителей. Недавно на показе во Львове, одна девочка сказала, что ходит на все украинские фильмы в кинотеатры, и назвала наш фильм самым патриотическим. В общем, мнения разные. 

Ты считаешь себя провокатором? Почему события в фильме происходят так скоро: в 2019 все уехали, а в 2020… никто не вернулся.

Я не считаю себя провокатором. Это был единственный шанс нашей команды сделать фильм таким, чтобы о нем узнали люди – привязав к сегодняшней действительности. В противном случае, фильм прошел бы незамеченным. Когда картина снимается с нормальным бюджетом для украинского кино, есть поддержка от Госкино, хотя бы информационная от Минкультуры, то есть финансовая возможность заниматься промо. У нас таких вариантов не было. На производство было потрачено не более десяти тысяч гривен физических средств. Но для привлечения внимания к проекту нужен был вирусный эффект.

А вообще, думаю, если те, кто обвиняют нас в непатриотизме, посмотрят не трейлер, а полностью фильм –  большинство обвинений сойдет на нет.

Продолжая тему финансовых возможностей… Ты ведь даже не подавался на конкурс в Госкино? Почему?

Во-первых, финансирование от Госкино – это довольно долгая история. Даже если выигрываешь конкурс, может пройти полгода, а то и год, перед тем, как тебе переведут первый транш. Я лично знаю режиссеров, которые выигрывали этот конкурс год или два назад [а денег еще нет]. То есть я понимал, что, в любом случае, придется ждать.

Во-вторых, процедура подачи проекта на конкурс в Госкино предполагает, что за тобой кто-то есть. Нельзя просто режиссеру Корнею Грицюку пойти и податься на конкурс – проект должна подавать какая-то продюсерская компания либо организация с финансистом, который просчитает бюджет, обоснует его… Бюрократически довольно тяжело заполнить все необходимые документы. Ты можешь потеряться в этом, потратить кучу времени, а потом просто не пройти на конкурс технически, ведь заполнил что-то неправильно...  И, в принципе, я понимал, что это можно будет снять малыми силами, обладая тем ресурсом, который у нас был. 

Приходилось ли тебе убирать какие-то фрагменты из сценария, ведь не было возможности практически реализовать идеи при съемке?

У нас в сценарии была еще одна очень хорошая история об украинском селе и пожилых людях. Так что я с пониманием отношусь, когда мне говорят – вот, вы в фильме показали, что все уехали, но у вас здесь нет людей 70+, неужели, и они все уехали? На самом деле, должны были сниматься два пожилых профессиональных актера, им обоим за восемьдесят. Несколько месяцев мы пытались организовать съемку, но жизнь накладывает свои отпечатки. То актриса серьезно заболела, то актер перелом получил. С другими актерами, которых позже нашли, тоже не получилось сделать съемку.

Где снимали территориально?

Киев и область. Было где-то тридцать пять - сорок съемочных дней. Когда мы уже много сняли и поняли, как должен выглядеть фильм, оператор снимал и без меня в своих рабочих командировках (он работает на «Радио Свобода») на территории западной и южной Украины. Плюс, нас поддержала команда Dronarium. Ребята специализируются на съемках с дронов, много ездят по Украине и дали нам свой закрытый архив того, что снимали «в стол».

Грицюк во время съемок параллельно занимался другими своими проектами / фото УНИАН

Ранее ты рассказывал, что вы могли снимать только рано утром, когда на улицах еще не было людей. В среднем, сколько длился ваш рабочий день?

На натуре в Киеве мы работали часа полтора-два, максимум. А когда выезжали в область, там получалось чуть подольше работать, ведь движение людей меньше. Летом можно было раньше начать, ведь раньше светало, и раньше выключаются фонари. А зимой момент между тем, как выключаются фонари, и на улицах появляются люди, очень короткий. Поэтому частенько мы просыпались в два ночи, в три уже куда-то ехали, в четыре сидели в машине ждали, пока выключатся фонари. В полпятого начинали снимать – в пол шестого съемка заканчивалась. Когда снимали интерьеры, то бывали дни, когда договаривались сразу с несколькими локациями. Тогда могли снимать с утра до вечера.

Продолжительность фильма 70 минут. Много вообще было отснято материала?

Немного. До этого фильма я много работал на чужих фильмах и рекламных проектах режиссером монтажа. Монтаж учит следующему: когда снимаешь много – потом в этом тонешь. Кроме того, работая над фильмом, я параллельно занимался своими основными рабочими проектами. Так что, понимал: сниму сто часов – еще два года буду сидеть и все это разбирать...

Конечно, остался какой-то материал, но практически все мы использовали. Вообще, я немножко не понимаю тех режиссеров документального кино, которые гордятся тем, что отсняли сто часов… Мне больше импонирует мысль Вернера Херцога (тоже документалист) о том, что мы - режиссеры, а не собиратели мусора. Если уже на съемке понимаешь, что тебе это не нужно, выключи камеру. Если актер в кадре играет не то, что тебе нужно, останови съемку, объясни. Ресурс любого актера ограничен, он не сможет десять часов выдавать нужные эмоции, поэтому лучше не тратить время.

В этом фильме ты и сценарист, и режиссер, и монтажер... 

…и продюсер еще. Ведь всеми организационными вопросами на съемочном этапе занимался, пока не подключилась Аня Паленчук с ее компанией 435 Films. Тогда я немножко выдохнул.

Расскажи, как получилось, что она подключилась. Паленчук – известный украинский кинопродюсер, сейчас, вот, продюсирует фильм по пьесе Сенцова.

Аню я знал давно, познакомились то ли на образовательной программе, то ли на мастер-классе для молодых режиссеров, не вспомню. Когда начал снимать, вспомнил, что Аня всегда делает нестандартные проекты, и рассказал ей о фильме. Но она мне сразу сказала, мол, это все интересно, но она не верит, что можно снять без бюджета. А что касается поиска бюджета – не верит, что Госкино проект поддержит.

Когда все отсняли и я заканчивал монтаж, решил еще раз написать Ане. Подумал, что ничего не теряю. Даже если просто посмотрит и оценит – уже хорошо. Отправил ей фильм и очень удивился, что она, во-первых, посмотрела (я знаю, насколько она загружена), во-вторых, предложила попробовать что-то вместе сделать. В следующий раз мы встретились у нее в офисе, фильм посмотрели ее сотрудники, и мы договорились дальше им заниматься. Аня вложила все силы своей компании, чтобы мы смогли закончить фильм. Начала заниматься продвижением на фестивале, искать прокатчика.

Вообще, вышла история о том, что, если тебе продюсер в первый раз сказал «нет», иногда можно попробовать обратиться во второй раз. Если бы я не отправил Ане свой сырой монтаж, думаю, что этого фильма в кинотеатрах сейчас бы не было.

Для ее компании – это социальная миссия или все-таки могут что-то заработать на прокате?

Возможно, скажу какие-то общие вещи. Но не знаю, насколько ты это знаешь, и знают ли читатели. Если билет стоит, к примеру, 60 гривен, то 30 гривен, в любом случае, берет кинотеатр. А оставшиеся 30 гривен делятся между компанией прокатчика и продюсерской. Поскольку большая часть нашего фильма на русском языке, Госкино не дало ему статус национального. Поэтому из тех оставшихся 30 гривен – еще двадцать процентов платится НДС.

Если фильм в кинотеатрах посмотрит две-три тысячи человек, то чистой прибыли будут довольно небольшие деньги. Надеемся, что прокатчик отобьет потраченное. Но не думаю, что для компании Ани цель – заработать. Как потом уже выяснилось, она давно хотела сделать мокьюментари. А тут возник наш фильм, жанр с социальной составляющей. Пожалуй, ей, просто как продюсеру с творческим подходом, было интересно этим заняться.

Как сказал на одном показе фильма в Киеве твой прокатчик Илья Градштейн: «Первый фильм, на промокампанию которого было потрачено больше, чем на производство». Расскажи больше о промо. Как родилась идея организовать псевдопрезидентскую кампанию для кино-президента, гражданскую инициативу «2020: едьте и возвращайтесь»?

Это заслуга продюсерской команды, прокатчика и Андрей Куликова, который не просто согласился участвовать, а принимал самое активное участие. Но, наверное, начну издалека. Когда Аня начала заниматься фильмом, мы устраивали в ее офисе фокус-просмотры с разными людьми. Им не говорили, о чем фильм, что я – режиссер, перед просмотрами аудитория была с максимально чистым сознанием. И вот уже на дискуссиях после просмотров мы поняли, что многих очень трогает именно социальная и политическая составляющая фильма.

Когда фильм уже показали на фестивалях, мы готовились к продвижению в кинотеатрах. Встретились я, продюсер, прокатчик и поняли, что самый узнаваемый человек в фильме – Андрей Куликов, который играет президента Тараса Войтенко. Возникла идея сделать с ним псевдопрезидентскую кампанию. Правда, не думали, что он согласится. Но Андрей Куликов с радостью поддержал нашу идею и потом мы этим занимались все вместе. Он ведь человек опытный, знает, как работают медиа, политическая журналистика. Когда мы составляли предвыборную программу из десяти пунктов, тоже его привлекали.

Режиссер рассказал о "двух крайностях" украинцев / фото УНИАН

А сколько вообще людей было привлечено к созданию фильма?  

В принципе, над фильмом работало очень много людей, в титрах у нас больше ста человек. Просто кто-то этим занимался постоянно (актеры, команда, которая делал звук, колорист, мои помощники, помощники продюсера. А кто-то разово – пускал нас на локации, помогал полезными контактами, но от этого их помощь менее ценной не становится. У нас одиннадцать актеров, два человека, которые делали дубляж (у нас есть два варианта озвучки вступления: на английском озвучивал Иракли Макацария, он друг Ани, и украиноязычная версия известного журналиста Дениса Тимошенко).

Один из твоих героев в фильме, айтишник, сетует на комплекс неполноценности у многих украинцев. Для тебя это слова просто монолога персонажа, или ты вкладывал в них что-то большее? Возможно, словами героя пытаешься объяснить глобальный посыл фильма? 

Мне кажется, это правда, одна из характеристик украинцев. У нас есть две какие-то крайности: в одной мы считаем себя самыми лучшими и правильными, а в другой - с оглядкой смотрим «через забор». Раньше – на северного соседа, сейчас – на западные страны, готовы просто слепо брать все оттуда и копировать. У нас нет какой-то середины, баланса. И, как мне кажется, во многом именно эта проблема мешает нашей стране в чем-то развиваться. И да, в этом фильме было важно, чтобы кто-то из героев проговорил эту мысль. 

Символично, что ее проговаривает персонаж из пары молодых ребят, у которых мотивация остаться в стране, по сюжету, самая здоровая. Ты ассоциируешь себя с этими героями?

В чем-то да. Наверное, если говорить обо всех персонажах этого фильма, эта пара – те, с кем я могу себя ассоциировать. Они появляются ближе к концу фильма и вносят некий баланс. Всех остальных персонажей можно назвать в определенной степени «фриками». А эти двое молодых ребят для меня - голос нашего поколения, которые много ездят, путешествуют, знают языки, у которых нет иллюзии: «вот, завтра перееду в Польшу, и у меня все станет хорошо».

В самом начале фильма, где ты показываешь украинский самолет «Мечта», закадровый голос рассуждает, как украинцы гордятся «чем-то самым глубоким, самым большим, но, увы, не самым эффективным». И тот же голос резюмирует: у нас нет украинской мечты…  Что может стать предпосылкой для формирования адекватной украинской мечты, без комплекса неполноценности?

Все знают об американской мечте: большой дом, две машины на семью, барбекю по выходным на заднем дворе... Это понятные и вполне осуществимые вещи. Я не знаю, что может быть украинской мечтой, но, мне кажется, нам нужно смотреть на тех же скандинавов. Они открыты для мира, у них нет этого – мы самые лучшие и самые классные. Они никого не унижают, у них нет имперских амбиций. И нашему обществу нужно выработать такой подход. Потому что заявления, мол, «мы не только Крым и Донбасс вернем, мы Кубань заберем...» – это перегиб. Если мы вернем Крым и Донбасс – это будет хорошо. Но нам не нужна Кубань. Такие мысли не добавляют нам цивилизованности.

Пару вопросов о фестивалях. Ты как-то упоминал в интервью, как некоторые фестивали твою картину попросту игнорировали. Отвечал ли себе на вопрос: каким должен быть фильм, чтобы его взяли?

Это был период, когда фильм был в процессе монтажа. В этом плане была моя ошибка, но и полезный опыт. Понял, что отправлять на фестивали черновую версию – это нормальная практика, если тебя хотя бы чуть-чуть знают. То есть, когда ты несколько фильмов уже сделал. А дебютант должен отправлять максимально вылизанный и законченный фильм. Также нужно понимать, как работают фестивали, ведь снимается очень много кино. Я снимал короткометражки, которые неплохо брали даже на европейские фестивали. Тут ты соревнуешься, по факту, с такими же молодыми ребятами, как сам.  И отборщик за час может посмотреть пять таких ваших фильмов.

А отправляя полнометражный фильм, ты соревнуешься с продакшн-компаниями. У них есть прямые контакты отборщика, могут позвонить и сказать: «Вчера отправили фильм, пожалуйста, посмотри». Конечно, он посмотрит, в первую очередь, этот фильм, а не фильм неизвестного режиссера. Поэтому, если есть какие-то связи и знакомые, лучше отправлять фильм не в общем потоке, а конкретным людям.

Один успешный отбор притягивает другие. Когда мы показали фильм в Киеве на «Молодости» – мы получили несколько предложений от других фестивалей. Это работает как колобок: катится и становится больше. И важно не воспринимать отказ на свой личный счет. Это еще не значит, что ты сделал плохое кино. Просто у каждого фестиваля своя политика фильмов и свои критерии.

По словам Грицюка, на показе во Львове был аншлаг / фото УНИАН

Уточни географию фестивалей, где побывал твой фильм?

В Украине было много фестивальных показов. Был показ в Вирджинии, в Котбусе в Германии. Пока сосредоточились на прокате, но есть несколько потенциальных европейских фестивалей. Так что, вероятно, в следующем году где-то еще покажем. Показ в Котбусе продемонстрировал, что фильм понравился европейскому зрителю, они его поняли.

Наш зритель на просмотре смеялся. Как немцы реагировали?

Для меня это было удивительно, но они тоже очень смеялись (думал, воспримут, как драму). Наверное, это потому, что показ был в восточной Германии, которая не понаслышке знает о миграции и побеге из восточного мира в западный. Просто если у нас больше смеются на первой части фильма: когда роботов показывают, сепаратиста. То они – над историей Лены в архиве. Говорят, это о европейской бюрократии. Также смеются с истории о китайце, поскольку, по их словам, она выносит фильм из украинского контекста в общемировой. 

Было много людей старше пятидесяти, после фильма им было интересно пообщаться на предмет того, действительно ли в Украине миграция достигает больших масштабов. Вообще, говоря о целевой аудитории, я раньше думал, что фильм для молодежи. Но во время фестивалей, показов, общения со зрителями, оказалось – это не так. Наш фильм нравится и молодежи, и людям среднего возраста, и людям постарше.

Каждый в нем находит что-то свое. У нас однажды была очень трогательная реакция на фильм в Харькове. Зрительница сказала, что она - переселенка с Донбасса, мама троих детей. По ее словам, дети у нее часто спрашивают что-то о нашей стране, и она не знала, что им ответить на некоторые вопросы. Так вот, посмотрев наш фильм, нашла эти ответы.

А как фильм воспринимают на западной Украине? На прошлых выходных у тебя были показы во Львове, Тернополе.

Я немножко переживал, но все отлично. Во Львове был аншлаг, много народу пришло, смеялись. Для западной Украины тема того, что люди уезжают из страны, очень актуальна.

Многие думают, что у меня есть какие-то особые знания или информация о том, как люди из Украины уезжают. Отвечаю, что обладаю той же информацией, что и все. Единственное, меня пугает, что давно не было переписи населения, и никто не знаю реальных цифр. Частенько после показов у меня спрашивают о том, что нужно делать, чтобы люди не уезжали? А я объясняю, что если б знал ответ, наверное, не кино занимался... Как режиссер, я могу просто в фильме обозначить проблему, а рецепт, мне кажется, нам нужно искать всем вместе. 

Ирина Шевченко

УНИАН в Google News