В статье Мэри Дежевски под названием «Страх, а не амбиции, движет российскими властями», опубликованной в британской газете The Guardian, пишется о том, что хотя соревнование за восточную Украину, возможно, еще не окончено, но когда президент Украины Петр Порошенко сказал, что возобновление контроля над Славянском, которое произошло на прошлых выходных, имеет «огромное символическое значение», он не преувеличивал. Другие города остаются под контролем повстанцев, в том числе Донецк и его пригород, где проживает около миллиона человек, но в Славянске находился военный штаб мятежников. Поднятие флага Украины над мэрией знаменует собой решительное продвижение для украинского правительства.
И тут возникает вопрос: где русские? Если президент Владимир Путин действительно намеревался возобновить свое влияние в Украине, если он был так решительно настроен на то, чтобы сохранить связь России с этими братьями-славянами, если его конечной целью было воссоздание империи, то почему он не бросился на помощь тем, кто борется и гибнет в Донецке и Славянске?
Почему мы не слышали никаких новостей от НАТО о том, что российские войска угрожающе близко подошли к восточной границе Украины? Почему в последних известиях не показывают фотографий, сделанных со спутника, на которых «отчетливо» видно, как российские танки въезжают в города восточной Украины? Почему в последнее время мы не слышим никаких предупреждений из Вашингтона или Лондона о плачевных последствиям, которые ждут Россию, если она решит после аннексии Крыма оккупировать еще и восточную Украину?
Может ли это быть просто потому, что вторжение России, которое так уверенно предсказывали в большинстве стран западного мира, на самом деле не происходит? А если нет, то почему? На это есть один очевидный ответ и один менее очевидный. Очевидный ответ – это то, что санкции Запада против россиян, которые попали в «черный список», в сочетании с колебаниями рынка, вызванными опасениями по поводу ведения бизнеса с Россией, все-таки подействовали. «Мы» смело встретились с обидчиком и запугали его; на силу мы ответили угрозой применить силу, и этого было достаточно. Старинный метод сдерживания, если не учитывать одну маленькую деталь – Крым, сделал свое дело. Россия подсчитала, во что это ей выльется, и поняла, что лучше не продолжать.
Но может быть и другое объяснение невмешательству России в ситуацию на востоке Украины. Возможно, широко распространенное мнение о том, что у Владимира Путина было намерение нападать, на самом деле ошибочное. Это предположение объясняет события, произошедшие за последние 5 месяцев, не хуже, чем приписываемое Путину желание действовать, руководствуясь его постсоветской ностальгией.
Совсем недавно, в сентябре 2013 года Владимир Путин утверждал, что спокойно относится к тому, что Украина – это независимое и суверенное государство, и даже был не против её возможного членства в ЕС. В феврале, казалось, Россия благосклонно отнеслась к соглашению, которое было принято при посредничестве министров иностранных дел ЕС в Киеве, в соответствии с которым полномочия тогдашнего президента Украины Виктора Януковича должны были ограничить, а выборы перенести на более раннюю дату.
Это соглашение, однако, сорвалось по причинам, которые горячо оспаривали все стороны. На Западе сошлись на том, что Путин просто воспользовался возможностью и захватил Крым, а потом собирался продолжить наступление на всю Украину, и даже на Приднестровье и страны Балтии. Но есть и другое объяснение: внезапное бегство Януковича, перспектива распространения хаоса по всей Украине, и опасения, что Запад может воспользоваться ситуацией, чтобы быстро затянуть Украину в западный блок, все это вызвало некоторую панику в Москве, в результате чего и произошли все последующие события.
Страх является более сильным стимулом для действий, чем ностальгия. А больше всего в тот момент российские власти боялись потерять базу для своего военно-морского флота и единственный порт, который находился в теплых водах Крыма. Во время беспорядков, которые последовали за отстранением Януковича от власти, украинский парламент шокировал русскоязычное население страны тем, что попытался понизить статус их языка. Таким же образом парламент мог бы и отменить договоренности о базировании в течение 25 лет российского черноморского флота в Севастополе.
Вскоре после аннексии Россией Крыма президент Барак Обама заявил, что это признак слабости, а не силы. Это высказывание вскоре затерялось в суматохе утверждений о том, что Россия готовится ввести свои войска, численностью в 80 тыс. солдат, в восточную Украину, в том числе перебросить некоторые подразделения из Крыма. Но если слабость и страх, а не сила и экспансионизм, лежат в основе действий Путина, то главной задачей было не наступление, а оборона. Основной целью было не захватить часть Украины или, как предполагали некоторые, выдвигая более изощренные аргументы, сделать её неуправляемой, а усилить собственную безопасность и не допустить, чтобы беззаконие распространилось по другую сторону границы.
Агрессивные действия России часто объясняются многовековым страхом оказаться в окружении. Во времена холодной войны и после нее этот страх проецировался на Североатлантический Альянс, который в Москве все еще считают – каким бы нереалистичным это ни казалось для его членов, которые испытывают финансовые трудности – могучим, злобным и ужасающе эффективным. Если на самом деле страх, а не оппортунизм или сила, сподвигли Путина на захват Крыма, то никакие санкции и воинственные угрозы Запада не улучшат ситуацию. Они могут увеличить неуверенность россиян, и как следствие, сделать их еще более непредсказуемыми.
