И риторический «король» всех этих вопросов: «Все-таки 1937?» Ссылка на год, который многие считают началом Большого террора Сталина, или самым страшным годом в памяти россиян.
В своей статье «Все-таки 1937?», опубликованной на сайте газеты The New York Times, Маша Гессен пишет, что у людей разные причины для таких вопросов. Те, кто не является гражданами России, хотят понять новости, рассмотреть события в контексте и измерить правильность их собственной реакции. Россияне чаще задают вопросы, о себе и других, более настойчиво. Все настолько плохо, что пора бросать все и бежать из страны? Конечно, если бы в 1937 году это было возможно, эмиграция была бы мудрым выбором для многих людей. В эти дни многие выдающиеся россияне уезжают - совсем недавно, Илья Пономарев, единственный член российского парламента, который голосовал против присоединения Крыма, заявил, что угрозы вынудили его переехать в Соединенные Штаты несколько месяцев назад. Менее известные россияне спрашивают, стоит ли им также беспокоиться.
Каждое новое событие вызывает новый раунд вопросов. Неужели убийство оппозиционного политика Бориса Немцова было сигналом о начале новой, более пугающей эпохи? Неужели это было сообщением о чем-то худшем, чем убийство оппозиционного журналиста Анны Политковской, совершенное в 2006 году? Насколько все плохо, на самом деле?
Директор театра в Новосибирске уволен за постановку оперы Вагнера, которую православная церковь считает оскорбительной. Означает ли это, что страна возвращается к полноценной цензуре? Все так же плохо, как было до перестройки?
В Нижегородской области молодой британский академик, проводивший исследования ранних российских революционных движений 20-го века, был обвинен в шпионаже и депортирован. Мать семерых детей обвинили в государственной измене и ненадолго арестовали за распространение слухов, которые она услышала в общественном транспорте (обвинения были сняты). Это возвращение к шпионской паранойе 1930-х, 40-х и 50-х годов? Путин настолько же плох, как Сталин?
Школьный учитель в Орловской области находится под следствием, и ему грозит тюремный срок за написание стихотворения об Украине. О предполагаемом преступлении сообщили его коллеги, и власти признали стихотворение «экстремистским». Все-таки 1937?
Наверное, для каждой страны естественно и даже правильно соотносить текущие события со своей собственной историей. Проблемой России является то, что ее история устанавливает чрезмерно низкую планку. Сегодня сотни тысяч людей не приговаривают к смерти за мнимые преступления – так что, нет, сейчас не 1937, по крайней мере, пока. Законы о шпионаже и государственной измене трактуются примерно так же, как во время чисток, но, кажется, они коснулись не более чем на пары десятков человек – так что, нет, Путин не так плох, как Сталин.
Все еще существуют некоторые независимые СМИ, хотя они изо всех сил пытаются выжить, и нет никакой юридически установленной цензуры в строгом смысле: государственные служащие не проверяют статьи, прежде чем они будут опубликованы или размещены в Интернете. Нет нехватки продовольствия - если не считать дефицит хорошего сыра из-за встречных экономических санкций России против Европейского Союза. И, несмотря на экономический спад, крупные российские города не потеряли блеск процветания. Недавно действительно были введены некоторые ограничения на зарубежные поездки, но большинство россиян могут свободно выезжать за границу. Так что, нет, все не так плохо, как было до перестройки.
Пугающим и душераздирающим стало убийство Немцова для тех, кто выступает против Путина. Оно, вероятно, является еще одним шагом в медленном снижении, а не падении в пропасть. Последним, по-видимому, политическим убийством, которое вызвало подобные чувства отчаяния и страха, было убийство Политковской, и это произошло более восьми лет назад. Вполне возможно, что пройдут годы, прежде чем произойдет следующее такое убийство. Этот ужасный расчет может быть успокаивающим для многих людей.
Хотя Путин многое сделал для восстановления идеологических механизмов тоталитарной системы, Россия не управляется с помощью тотального террора. Это, скорее, страна, которая звучит как тоталитарная, когда говорит через свои СМИ, или даже через большинство своих граждан, но она еще не подавила все общественное пространство и не ограничила все виды деятельности. Россияне знают, - и некоторые россияне на самом деле помнят, - что все может быть гораздо хуже. Проблема с этим знанием, и связанными с ним вопросами, в том, что оно может заставить жизнь в России казаться терпимой в сравнении [с прошлым]. По крайней мере, до следующего выстрела, суда, депортации или убийства.
