Об этом спрашивает Зои Уильямс в своей статье, которая называется «В прошлой холодной войне, по крайней мере, столкнулись идеологии – сейчас же нет никаких больших идей», опубликованной в британской газете The Guardian.
Отмечая годовщину падения Берлинской стены, Горбачев сформулировал свою позицию достаточно четко, чтобы дать понять, что его взгляды разделяют многие. Он поддержал Путина, не во всем, но во всех вопросах мирового значения, озвученных президентом в прошлом месяце. «Исключительность США, то, как они реализуют свое лидерство, – это действительно благо для всех?», – спросил Путин. «А их вмешательство во все дела в мире несет покой, благополучие, прогресс, процветание и демократию? И нужно просто расслабиться и получить удовольствие от этого благолепия? Нет!», – подчеркнул он.
В самом широком смысле, в таком случае, это снова холодная война – глубоко укоренившееся противоположные взгляды, о которых открыто заявляют, и некуда идти, нет такой доминирующей власти, которая могла бы разрешить этот спор, нет примирения, и нет дорожной карты, только враждебность, которая выражается в культурных, территориальных или финансовых полномочиях. Пока все похоже на холодную войну. Люди называют ситуацию в Украине замороженной войной, и не (только) потому, что приближается зима, а, скорее, потому что, когда танки выкрашены в черный цвет, чтобы скрыть их происхождение, и международное сообщество отводит глаза, как можно определить, война разгорается или идет на спад? Уверенно можно сказать только об одном – это происходит. Только потому, что война не явная, не означает, что это не опасно.
Очевидно, однако, – и Горбачев знает об этом лучше, чем кто-либо другой, – между нынешней ситуацией и прошлой холодной войной есть одно очень важное различие: сейчас нет никакой большой идеи. В прошлый раз это было столкновение мировоззрений, противостояние между левыми и правыми, между государствами и отдельными личностями, Марксом и Хайеком, двух видений цивилизации, и единственное, что было между ними общего – их ненасытное желание экспансии. В истории, рассказанной победителями, капиталисты одержали победу. Горбачев не только оспаривает эту версию, но и обвиняет «победителей» в том, каким стал мир, поскольку этот триумфализм помешал нам двигаться дальше. Если объявлять победителя было неправильным, как тогда нужно было воспринимать столкновение между коммунизмом и капитализмом? Как несчастный брак, горький, но взаимозависимый; не то, чтобы капитализм жил дольше, просто ему требуется больше времени, чтобы умереть.
Учитывая отсутствие каких-либо принципов, вокруг которых развязалась вражда, столкновение между Россией и Западом похоже на спор в Twitter – самооправдания, отсутствие логики, аргументы, рассчитанные на чувства и предубеждения. Вы могли бы согласиться с Путиным в том, что внешняя политика США – это просто респектабельный империализм, который несет обычное разрушение, как это всегда делают колонизаторы. Тем не менее, вам было бы сложно согласиться с заключением Путина о том, что лучший способ самоутверждения перед лицом Запада – это делать все, что вам угодно, на любой территории, до которой вы только можете добраться, отрицая любые претензии по этому поводу. Вы могли бы согласиться с Западом в том, что новая гомофобия России – это нарушение, которое сводит на нет все соглашения, это возврат к худшим временам, и современные блоки стран не должны такое терпеть.
Но самое примечательное в риторике Запада – это его молчание (и не гражданского общества, а правительств и институтов) в вопросе сексуальной свободы, которая защищается международным правом. Как будто западным правительствам преподнесли на блюдечке моральное дело против России, а они не хотят рассматривать его. Им не хватает смелости, поскольку они не знают, куда может привести их этот моральный конфликт. Есть доля правды в словах Путина о США, которые напоминают ему «богатого выскочку, который вдруг получил огромное богатство – в этом случае глобальное лидерство». Но в то же время… серьезно? Мы будем выслушивать лекции о поведении нуворишей от Путина, президента, управляющего системой, столь близкой к клептократии в действии, что современный мир еще не видел такого?
Если прошлая холодная война была довольно страшной из-за того, что ситуация зашла в тупик, демонстрации позиций, из-за того, что новые идеи и открытия использовались в качестве оружия, что абсолютно противоречит сути человеческой изобретательности, по крайней мере, было кое-что, что делало обе стороны противниками: они спорили о разных мировоззрениях. Теперь же противостояние сосредоточено на том, чтобы определить, кто из них наиболее ненасытный, наименее честный, наибольший оппортунист, наименее дальновидный, наиболее вульгарный, наименее щедрый, наиболее меркантильный, наименее рассудительный защитник одного мировоззрения. К сожалению, это выглядит так, как будто обе стороны правы. Путь от «есть только одна идея» до «все эти люди такие же плохие, как и другие» очень короткий.
Читайте такжеForbes: РФ играет в семантические игры, чтобы не признавать выборы на Донбассе накануне саммита G20Вся риторическая напыщенность международного конфликта легко узнаваема: слушая Горбачева сегодня, вы можете узнать его оптимизм конца 80-х относительно того, как его «демократизация» казалась одновременно внезапной и неизбежной, как его «новое политическое мышление» было воспринято в то время, как наиболее изящная капитуляция перед западными мировоззрением, которая только возможна, но на самом деле это было что-то другое, более амбициозное, что затмило падение всех этих стен, что, в конце концов, извратил олигархический класс. Вы можете провести прямую линию от 18 лет правления Брежнева до 16 лет правления Путина, так же, как вы можете провести линию от Никсона до Обамы.
Сейчас, мне кажется, невозможно представить чистую физическую угрозу, которая лежала в основе прошлой холодной войны: противостояние в заливе Свиней, стратегическое размещение оружия для уничтожения миллионов граждан. Холодной войны могло бы и не быть, если бы в ее основе не лежало насилие, не только с целью территориальной экспансии, ведь была угроза окончательного столкновения, которое могло уничтожить мир. Такой была ее основа. Как сказал Джонсон во время своей кампании в 1964 г.: «Мы должны научиться любить друг друга, или нам придется умереть». Могли бы мы с нашей новой треугольной политикой вести холодную войну без угрозы насилия? Это кажется маловероятным; тот факт, что это невозможно представить, означает только то, что, вероятнее всего, этого не случиться завтра.
